Найдите слово с орфографической ошибкой, объясните ее и исправьте.
- ⇐ Назад
- 123
- 4
- Далее ⇒
1. Не успели мы высадиться на берег, как на усеенную цветами поляну выскочили два некрупных кабана, чёрных, щетинистых, злых, недоумённо посмотрели на новоявленных Робинзонов и скрылись в зарослях зонтичных трав.
2. Вот уже третий час наш капитан священнодействовал и колдовал над ухой по-болгарски. Таинство совершалось в большой эмалированой кастрюле, из-под крышки которой изредка вырывалось непередаваемое благоухание.
3. Во всех путеводителях говорится: в Англии ходят по газонам, и я ступил на мокрую траву. Трава была скользской, и я с удовольствием вернулся бы на асфальт аллеи, но теперь я боялся, как бы меня не вернули обратно: что-то ведь должно быть запрещено.
4. Один шоколадный карапуз лет пяти-шести, высунув язык от напряжения, не стал ни раздеватся, ни снимать кувшина с головы, а вошел в реку навстречу волнам и медленно, но решительно двинулся вперед, пока не скрылся под водой.
5. Эта неширокая, но сказочно красивая река прехотливо извивается среди тропической зелени. Приходится деревьям приподниматься на цыпочки, чтобы заглянуть в светлые струи, а сквозь древесную зелень проглядывают величественные темно-коричневые скалы.
6. Турки разрешали порабощенным христианам строить низкие церкви, которые не затмивали бы ни мечетей, ни минаретов, потому все болгарские церкви снаружи ни дать ни взять низкие, продолговатые каменные сараи.
7. Когда стоишь на краю сада, обнесённого непременной живой изгородью, и с высоты смотришь в ущелье, в низу виден кустарник и деревья, прилепившиеся на четырёхкилометровых скалах, покрытых толстым ковром мха и папоротника.
8. Примостившиеся на скалах деревья распростерли свои ветви далеко над водой, и мы броском, по рыбьи, шли сквозь затененный туннель, спугивая то зимородка, который голубым метеором проносился над самой водой, то прехорошенькую ржанку.
9. Вдохновение – как первая любовь, когда сердце громко стучит в предчуствии удивительных встреч, невообразимо прекрасных глаз, улыбок и недомолвок.
10. Но во всех пейзажах Левитана, чтобы они не изображали, лучше всего передана печаль прощальных дней, сыплющихся листьев, увядающих трав, тихого гудения пчёл перед холодами и предзимнего солнца, едва заметно прогревающего землю.
11. Тучи походили на волны, ринувшиеся на землю вниз кудрявыми седыми хребтами, и на пропасти, из которых вырваны эти волны ветром, и на зарождаящиеся валы, еще не покрытые зеленоватой пеной.
12. Где-то в утренних морозах, ярких солнечных днях и светлых лунных ночах угадывалась пришвинская весна света; кто-бы мог подумать, что в эти мягкие светлые ночи могут вершиться тёмные жестокие дела.
13. Чёрные, гранённые волнами камни цепью рассыпались в устье реки, но мы искусно проскачили между камнями, и вместо пестреющего белыми барашками моря мертвенная, застеклённая гладь окружала нас.
14. Судя по этим оставшимся здесь красавицам здесь некогда шумела и гудела, раскачиваясь на ветру, выхоленая корабельная роща.
15. Неожиданно чуть по одаль вы вдруг набредёте на притаившееся в чаще озерцо, заросшее белыми водяными лилиями, — ни дать ни взять где-нибудь в приокской пойме. А перевалив через невысокий холм, вы попадаете в песчаные дюны.
16. Пожалуй, ещё суровее стало потемневшее от южного солнца лицо, да в заострившимся профиле появилось что-то не то от коршуна, не то от степного орлана.
17. Посередине дома, вырастая из длинного помещения, сразу за вестибюлем, поднимается на второй этаж чугунная лестница; паркетная площадка второго этажа, как палуба, обрамляет пролёт с четырёх сторон, а на верху видно стеклянный свод и бледно-зелёное небо.
18. Типичная болгарская церковь снаружи – что-то в роде каменного сарая, будничного, ничем не бросающегося в глаза. Сюрприз ждёт вас при входе. Крутые ступени ведут вниз, и главный интерьер церкви вовсе не производит впечатления придавленности. Болгарские церкви строились не за счёт высоты, а за счёт глубины.
19. По болгарски названия дерева никто не знает, тем более невозможно догадаться, как око называется на русском. У него узкие лакированные листья и преинтересные экзотические плоды, похожие на наш лесной орех. Сначала они розовато-желтые, но потом чернеют.
20. В раннем детстве дядя Вася и все, что ему принадлежало: множество фарфоровых пятнистых кошек, его перстни и запонки, невероятные феолетовые гвоздики в его оранжерее, целая роща черешен, застекленная в защиту от климата петербургской губернии, – все это казалось мне совершенно сказочным.
21. В гостиную вплывает керосиновая лампа на белом лепном пьедестале. Рука буфетчика Алексея в белой нитяной перчатке ставит ее посередине круглого стола – в совершенстве заправленную, с огнем, как ирис, увенченную розовым абажуром с воланами, украшенными по шелку полупрозрачными изображениями зимних игр.
22. Эта была редкостная икона, никому неизвестный шедевр, и, встретившись впоследствии с одним из членов правительства, я в течение получаса уговаривал его исследовать и отреставрировать её.
23. Дворики в Болгарии умопомрачительной чистоты: беленная мелом мостовая, наподобие того, как украинки белят свои хаты, так что появляется желание разуться и ходить в носках. Деревянные лестнички устланны разноцветными ковриками.
24. Тогда наш внутренний мир настроен тонко и верно, как некий волшебный инструмент, и отзывается на все, даже самые скрытые, самые не заметные звуки жизни.
25. Двести лет промеряли гидрогрофы это капризное дно, наносили на карту найденные мели, но карты Финского залива пестрят названиями кораблей, давших свои имена новым банкам и рифам, которые они «открыли» своими боками в тех местах, где промер не обнаруживал никакого повышения дна.
26. Наработавшись, Пантелей Прокофьевич снял куртку, присел на ворох нарубленого хвороста и, жадно вдыхая терпкий запах увядшей листвы, долго глядел на далекий горизонт, повитый голубой дымкой, на дальние перелески, вызолоченные осенью, блещущие последней красотой.
27. Без сомнения, эти дневники писались на привалах, при свете коптилок из тюленьего жира, на сорока пяти градусном морозе, замёрзшей и усталой рукой.
28. Моя мать закамуфлировала комнату под его спальню в Ницце, так что при каждом временном прояснении рассудка больной видел себя в безопасности, среди блеска и мимоз иллюзорной Ривьеры, художественно представленной моей матерью. И умер он мирно, неслыша голых русских берёз, шумящих лиственным шорохом вокруг дома.
29. С утра был туман, но к завтраку погода разгулялась, и солнце блестело и на только что распустившийся листве, и на молодой девственной траве, и на всходах хлебов, и на ряби быстрой реки.
30. Классная комната разрисована ломанными лучами солнца. Брат смиренно выслушивает отповедь англичанки. В запотевшей стеклянной банке под марлевой салфеткой несколько пёстрых, с шипами, гусениц методично пасётся на крапивных листьях.
31. В глазах современников юмористика Чехова была какбы грехом его молодости, в котором он якобы вскоре раскаялся, оплошностью, которую ему пришлось искупать.
32. Ощущение предельной беззаботности, благоденствия, по-летнему густого тепла затопляет память и образует такую сверкающую действительность, что в сравнении с нею перо в моей руке и самая рука с глянцом на веснушчатой коже, кажется мне довольно аляповатым обманом.
17. Определите, какой из предложенных частей речи является каждое выделенное слово(цифра относится к следующему за ней слову)
1. Яхта так хорошо (1) прижилась на чуждой (2) ей демократической почве, что (3) престижнейший в парусном спорте приз не только носит название «Кубок Америки», но и (4) крайне редко покидает страну, (5) давшую ему имя.
| А) Причастие |
| Б) Прилагательное |
| В) Деепричастие |
| Г) Местоимение |
| Д) Глагол |
| Е) Наречие |
2. Школа в Америке занимает не (1) только исключительно важное, (2) но и (3) просто исключительное место: (4) она топчется на перекрёстке (5) между личностью и государством.
| А) Местоимение |
| Б) Деепричастие |
| В) Наречие |
| Г) Предлог |
| Д) Союз |
| Е) Частица |
3. Как только у американца появляются лишние деньги, он (1) норовит обменять их на (2) что-нибудь плавучее. Об этом лаконично, но убедительно говорит статистика: в (3) восьмидесятые годы (4) частный флот (5) Америки увеличился втрое.
| А) Числительное |
| Б) Прилагательное |
| В) Деепричастие |
| Г) Местоимение |
| Д) Глагол |
| Е Существительное |
4. (1) Сегодня (2) измученный чувством вины (3) перед природой американец уже не знает, (4) кого (5) следует запирать в клетки – нас или зверей.
| А) Причастие |
| Б) Прилагательное |
| В) Предлог |
| Г) Местоимение |
| Д) Глагол |
| Е) Наречие |
5. В (1) двадцатых годах Америка, (2) осознав кино (3) своим искусством, (4) возвела для него храм, вроде (5) неизбежных в каждой европейской столице театров оперы и балета.
| А) Числительное |
| Б) Прилагательное |
| В) Деепричастие |
| Г) Местоимение |
| Д) Глагол |
| Е) Наречие |
6. (1) Ужасаясь (2) тому, что в стране растет первое (3) поколение, (4) обещающее стать (5) невежественней своих родителей, Америка ищет решение не в строгости школьных порядков, а в полной свободе.
| А) Причастие |
| Б) Прилагательное |
| В) Деепричастие |
| Г) Местоимение |
| Д) Существительное |
| Е) Наречие |
7. Театр – (1) первое в мире массовое искусство, (2) обращенное к аудитории, (3) он (4) невозможен без соучастия толпы, которая служила лучшим украшением древнему амфитеатру.
| А) Существительное |
| Б) Прилагательное |
| В) Числительное |
| Г) Местоимение |
| Д) Глагол |
| Е) Причастие |
8. Раньше в зоопарк (1) приходили, чтобы глазеть на (2) экзотических зверей, теперь это сделать непросто: чем лучше зоопарк, тем (3) труднее найти (4) его (5) обитателей и тем подозрительнее в нём относятся к посетителю.
| А) Существительное |
| Б) Прилагательное |
| В) Предлог |
| Г) Местоимение |
| Д) Глагол |
| Е) Наречие |
9. Пока мы сидели в (1) горнице при (2) керосиновой лампе, взошла луна, зелёная, свежая, будто (3) только (4) сейчас умылась светлой водой.
| А) Существительное |
| Б) Прилагательное |
| В) Деепричастие |
| Г) Местоимение |
| Д) Частица |
| Е) Наречие |
| А) Числительное |
| Б) Прилагательное |
| В) Частица |
| Г) Местоимение |
| Д) Глагол |
| Е) Наречие |
10. (1) Двадцатого марта, казалось (2) бы, не так (3) велики дни и кратки ночи, а все же утренняя заря (4) загорелась над Москвой в час пополуночи.
11. Мать, (1) проведя с нами только недели (2) три, вернулась в город. Ее (3) взялась заменить (4) нам бабушка Петровна, приходившаяся теткой отцу, а нам, стало быть, двоюродной бабкой.
| А) Числительное |
| Б) Прилагательное |
| В) Деепричастие |
| Г) Местоимение |
| Д) Глагол |
| Е) Наречие |
12.В (1) ту ночь, как (2) прийти зиме, Варваре приснились яблони в бело-розовой (3) пышной кипени, праздничный (4) хоровод.
| А) Числительное |
| Б) Прилагательное |
| В) Деепричастие |
| Г) Местоимение |
| Д) Глагол |
| Е) Наречие |
13. (1) Он шагал (2) по улице не по-мужичьи – не (3) сутулясь, не утянув бороду в грудь – а с солдатской выправкой, (4) по-гвардейски.
| А) Предлог |
| Б) Прилагательное |
| В) Деепричастие |
| Г) Местоимение |
| Д) Глагол |
| Е) Наречие |
14. Школа в Америке (1) призвана (2) воплощать в жизнь американскую мечту, (3) выполняя (4) первую заповедь американской революции: равный (5) старт для всех без исключения.
| А) Числительное |
| Б) Прилагательное |
| В) Деепричастие |
| Г) Существительное |
| Д) Причастие |
| Е) Глагол |
15. Американская история пестрит грандиозными скандалами, (1) связанными с системой образования. Один из них – нашумевший (2) «обезьяний» процесс, на котором (3) решалось, можно (4) ли верующим ученикам преподавать теорию Дарвина.
| А) Существительное |
| Б) Прилагательное |
| В) Частица |
| Г) Местоимение |
| Д) Глагол |
| Е) Причастие |
16. На (1) лестничной клетке не горел свет, в прихожей нужной квартиры тоже, и (2)Николай (3) даже не понял, (4) кто ему открыл на звонок.
- ⇐ Назад
- 123
- 4
- Далее ⇒
2
В гостиную вплывает керосиновая лампа на белом лепном пьедестале. Она приближается – и вот, опустилась. Рука Мнемозины, теперь в нитяной перчатке буфетчика Алексея, ставит ее, в совершенстве заправленную, с огнем как ирис, посредине круглого стола. Ее венчает розовый абажур с воланами, кругосветно украшенный по шелку полупрозрачными изображеньицами маркизовых зимних игр. Дверь отворена в проходной кабинетик, и оттуда низвергается желтый паркет из овального зеркала над карельской березы диваном (всем этим я не раз меблировал детство героев). За столом мы рисуем. На шкапчике в простенке лоснистым хребтом горбится бледно-серая обезьяна из фарфора с бледно-серым фруктом в руке, необыкновенно похожая на А. Ф. Кони, поедающего яблоко. Подвески люстры изредка позвякивают, вероятно оттого, что наверху передвигают что-то в будущей комнате Mademoiselle. Старая Робинсон, которой я не терплю (но все лучше неизвестной француженки), отложив книгу, смотрит на часы: навалило много снегу, и вообще много чего ждет заместительницу.
Лиловый карандаш стал так короток от частого употребления, что его трудно держать. Синий проводит горизонт любого моря. Голубой ужасно ломок: его шатающийся молочный кончик подпирается выступом выщепки. Зеленый спиральным движением производит липу – или дым из домишки, где варят шпинат. Желтый безнадежно сломан. Оранжевый создает солнце, садящееся за морской горизонт. Красный малыш едва ли не короче лилового. И из всех карандашей только белый сохранял свою девственную длину – пока я не догадался, что этот альбинос, будто бы не оставляющий следа на бумаге, на самом деле орудие идеальное, ибо, водя им, можно было вообразить незримое запечатление настоящих, взрослых картин, без вмешательства собственной младенческой живописи.
Увы, эти карандаши я тоже раздарил вымышленным детям. Как все размазалось, как все поблекло! Не помню, одалживал ли я кому Бокса Первого, любимца ключницы, пережившего свою Лулу-Иокасту. Он спит на расшитой подушке, в углу козетки. Седоватая морда с таксичьей бородавкой у рта заткнута под ребро, и время от времени его все еще крутенькую грудную клетку раздувает глубокий вздох. Он так стар, так устлан изнутри сновидениями о запахах прошлого, что не шевелится, когда сани с путешественницей и сани с ее багажом подъезжают к дому и оживает гулкий, в чугунных узорах вестибюль. А как я надеялся, что она не доедет!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
2
В гостиную вплывает керосиновая лампа на белом лепном пьедестале. Она приближается — и вот, опустилась. Рука Мнемозины, теперь в нитяной перчатке буфетчика Алексея, ставит ее, в совершенстве заправленную, с огнем как ирис, посредине круглого стола. Ее венчает розовый абажур с воланами, кругосветно украшенный по шелку полупрозрачными изображеньицами маркизовых зимних игр. Дверь отворена в проходной кабинетик, и оттуда низвергается желтый паркет из овального зеркала над карельской березы диваном (всем этим я не раз меблировал детство героев). За столом мы рисуем. На шкапчике в простенке лоснистым хребтом горбится бледно-серая обезьяна из фарфора с бледно-серым фруктом в руке, необыкновенно похожая на А. Ф. Кони, поедающего яблоко. Подвески люстры изредка позвякивают, вероятно оттого, что наверху передвигают что-то в будущей комнате Mademoiselle. Старая Робинсон, которой я не терплю (но всё лучше неизвестной француженки), отложив книгу, смотрит на часы: навалило много снегу, и вообще много чего ждет заместительницу.
Лиловый карандаш стал так короток от частого употребления, что его трудно держать. Синий проводит горизонт любого моря. Голубой ужасно ломок: его шатающийся молочный кончик подпирается выступом выщепки. Зеленый спиральным движением производит липу — или дым из домишки, где варят шпинат. Желтый безнадежно сломан. Оранжевый создает солнце, садящееся за морской горизонт. Красный малыш едва ли не короче лилового. И из всех карандашей только белый сохранял свою девственную длину — пока я не догадался, что этот альбинос, будто бы не оставляющий следа на бумаге, на самом деле орудие идеальное, ибо, водя им, можно было вообразить незримое запечатление настоящих, взрослых картин, без вмешательства собственной младенческой живописи.
Увы, эти карандаши я тоже раздарил вымышленным детям. Как все размазалось, как все поблекло! Не помню, одалживал ли я кому Бокса Первого, любимца ключницы, пережившего свою Лулу-Иокасту. Он спит на расшитой подушке, в углу козетки. Седоватая морда с таксичьей бородавкой у рта заткнута под бедро, и время от времени его все еще крутенькую грудную клетку раздувает глубокий вздох. Он так стар, так устлан изнутри сновидениями о запахах прошлого, что не шевелится, когда сани с путешественницей и сани с ее багажом подъезжают к дому, и оживает гулкий, в чугунных узорах вестибюль. А как я надеялся, что она не доедет!
3
Совсем другой, некомнатный, пес, благодушный родоначальник свирепой, но продажной, семьи цепных догов, выпускаемых только по ночам, сыграл приятную для него роль в происшествии, имевшем место чуть ли не через день после прибытия Mademoiselle. Случилось так, что мы с братом Сергеем оказались на полном ее попечении. Мать неосторожно уехала на несколько дней в Петербург, — она была встревожена событиями того года, а кроме того ожидала четвертого ребенка и была очень нервна. Робинсон, вместо того, чтобы помочь Mademoiselle утрястись, не то уехала тоже, не то была унаследована трехлетней моей сестрой — у нас мальчики и девочки воспитывались совершенно отдельно, как в старину. Чтобы показать наше недовольство, я предложил покладистому брату повторить висбаденскую эскападу, когда, шурша подошвами в ярких сухих листьях, мы так удачно бежали к пристани от мисс Хант, и потом врали Бог знает что каким-то американкам на рейнском пароходике. Но теперь, вместо нарядной осени, кругом расстилалась снежная пустыня, и не помню, как я себе представлял переход из Выры на Сиверскую, где повидимому (как нахожу, порывшись заново у себя в памяти), я замышлял сесть с братом в петербургский поезд. Дело было на склоне дня, мы только что вернулись с первой нашей прогулки в обществе Mademoiselle и кипели негодованием и ненавистью. Бороться с малознакомым нам языком, да еще быть лишенными всех привычных забав — с этим, как я объяснил брату, мы примириться не могли. Несмотря на солнце и безветрие, она заставила нас нацепить вещи, которых мы не носили и в пургу — какие-то страшные гетры и башлыки, мешавшие двигаться. Она не позволила нам ходить по пухлым, белым округлостям, заменившим летние клумбы, или подлезать под волшебное бремя елок и трясти их. La bonne promenade[70], которую она нам обещала, свелась к чинному хождению взад и вперед по усыпанной песком снежной площадке сада. Вернувшись с прогулки, мы оставили ее пыхтеть и снимать ботики в парадной, а сами промчались через весь дом к противоположной веранде, откуда опять выбежали на двор, правильно рассчитав, что она будет долго искать нас за шкапами и диванами еще мало ей известных комнат. Упомянутый дог как раз примеривался к ближнему сугробу, но его желтые глаза нас заметили — радостно скача, он присоединился к нам.
В гостиную вплывает керосиновая лампа на белом лепном пьедестале. Она приближается — и вот, опустилась. Рука Мнемозины, теперь в нитяной перчатке буфетчика Алексея, ставит ее, в совершенстве заправленную, с огнем как ирис, посредине круглого стола. Ее венчает розовый абажур с воланами, кругосветно украшенный по шелку полупрозрачными изображеньицами маркизовых зимних игр. Дверь отворена в проходной кабинетик, и оттуда низвергается желтый паркет из овального зеркала над карельской березы диваном (всем этим я не раз меблировал детство героев). За столом мы рисуем. На шкапчике в простенке лоснистым хребтом горбится бледно-серая обезьяна из фарфора с бледно-серым фруктом в руке, необыкновенно похожая на А. Ф. Кони, поедающего яблоко. Подвески люстры изредка позвякивают, вероятно оттого, что наверху передвигают что-то в будущей комнате Mademoiselle. Старая Робинсон, которой я не терплю (но всё лучше неизвестной француженки), отложив книгу, смотрит на часы: навалило много снегу, и вообще много чего ждет заместительницу.
Лиловый карандаш стал так короток от частого употребления, что его трудно держать. Синий проводит горизонт любого моря. Голубой ужасно ломок: его шатающийся молочный кончик подпирается выступом выщепки. Зеленый спиральным движением производит липу — или дым из домишки, где варят шпинат. Желтый безнадежно сломан. Оранжевый создает солнце, садящееся за морской горизонт. Красный малыш едва ли не короче лилового. И из всех карандашей только белый сохранял свою девственную длину — пока я не догадался, что этот альбинос, будто бы не оставляющий следа на бумаге, на самом деле орудие идеальное, ибо, водя им, можно было вообразить незримое запечатление настоящих, взрослых картин, без вмешательства собственной младенческой живописи.
Увы, эти карандаши я тоже раздарил вымышленным детям. Как все размазалось, как все поблекло! Не помню, одалживал ли я кому Бокса Первого, любимца ключницы, пережившего свою Лулу-Иокасту. Он спит на расшитой подушке, в углу козетки. Седоватая морда с таксичьей бородавкой у рта заткнута под бедро, и время от времени его все еще крутенькую грудную клетку раздувает глубокий вздох. Он так стар, так устлан изнутри сновидениями о запахах прошлого, что не шевелится, когда сани с путешественницей и сани с ее багажом подъезжают к дому, и оживает гулкий, в чугунных узорах вестибюль. А как я надеялся, что она не доедет!