Тома де фавра три ошибки

Thomas de Mahy, Marquis de Favras, was sentenced to death in 1790 after being accused of plotting to save the royal family from the deepening horror of the French Revolution. A leaflet circulated Paris claiming that the Marquis de Favras planned to rescue the royal family from the Tuileries Palace.

The leaflet spread the gossip of a plan consisting of murdering the finance minister of France, Jacques Necker; the city’s mayor, Jean Sylvain Bailly; and the National Guard’s commander, the Marquis de Lafayette. Upon reading his death warrant, Favras’ only remark was “I see that you have made three spelling mistakes.”

Born in Favras near Blois in 1745 to a very old and noble family, Marquis de Favras was a passionate royalist who served in the army with distinction. His professional career included being a captain of dragoons in the Seven Years’ War closing campaign and serving the Comte de Provence,  Louis XVI’s brother, as a first lieutenant in the Swiss Guards.

At first, Favras believed that the change from an absolute monarchy to a constitutional one with a parliament would be positive and productive for French society. However, he grew disappointed with the violence generated by the French Revolution and the blaming of the royal family that culminated in collective hatred.

Favras saw the necessity of organizing a counter-revolution. Therefore, he joined the Comte de Provence in his plans to save the royal family. He worked on a plan that was supposed to take Louis XVI, Marie Antoinette, and their children out of the country. Consequently, the Comte de Provence was to be declared the new ruler while simultaneously a force of 30,000 soldiers put an end to the revolution by killing the Finance Minister, the mayor of Paris, and the commander of the National Guard.

Further, the idea was to starve the citizens until they threw away their heated revolutionary ideas and submitted to royalty once more as a provider of food supplies. To carry out the plot, Favras engaged a group of people who would help in its organization, but he was later betrayed by them. Leaflets revealing the secret plan for counter-revolution and Favras’ involvement in it led to his arrest, along with his wife’s. They were both imprisoned in Abbaye Prison.

Fearing the consequences of the arrest, the Comte of Provence immediately disavowed Favras, praising both the revolution and the King but mainly the people and their intent, for which he was applauded while the Marquis was hated. When Favras was taken to the Grand Châtelet for a trial, he had to be guarded so that he wouldn’t end up being killed by the people.

Due to insufficient evidence, the trial took two months, during which all the public hatred focused on Favras. While the people were shouting, “To the lamp-post with him!” the commander Lafayette announced that “If Marquis de Favras is not condemned, I will not answer for the National Guard.”

In the end, he was charged with organizing troops that were going to attack Paris even though no evidence of such troops was ever found. Only a letter sent to the condemned from Marquis de Foucault who allegedly was interested in serving those troops was taken as proof.

Read another story from us: The most notorious last words from prisoners on death row

When he was sentenced to death, Favras said to the judges, “I pity you exceedingly if the simple testimony of two men is enough to make you condemn an innocent person. While the people celebrated his death and the National Guard put his head on a pike, because of denying any involvement by the Comte de Provence in the supposed plot, Favras was seen a martyr to the Royalist cause. His wife, Madame de Favras, left Paris and was pensioned by a later French monarch.

Thomas de Mahy, Marquis de Favras, was sentenced to death in 1790 after being accused of plotting to save the royal family from the deepening horror of the French Revolution. A leaflet circulated Paris claiming that the Marquis de Favras planned to rescue the royal family from the Tuileries Palace.

The leaflet spread the gossip of a plan consisting of murdering the finance minister of France, Jacques Necker; the city’s mayor, Jean Sylvain Bailly; and the National Guard’s commander, the Marquis de Lafayette. Upon reading his death warrant, Favras’ only remark was “I see that you have made three spelling mistakes.”

Born in Favras near Blois in 1745 to a very old and noble family, Marquis de Favras was a passionate royalist who served in the army with distinction. His professional career included being a captain of dragoons in the Seven Years’ War closing campaign and serving the Comte de Provence,  Louis XVI’s brother, as a first lieutenant in the Swiss Guards.

At first, Favras believed that the change from an absolute monarchy to a constitutional one with a parliament would be positive and productive for French society. However, he grew disappointed with the violence generated by the French Revolution and the blaming of the royal family that culminated in collective hatred.

Favras saw the necessity of organizing a counter-revolution. Therefore, he joined the Comte de Provence in his plans to save the royal family. He worked on a plan that was supposed to take Louis XVI, Marie Antoinette, and their children out of the country. Consequently, the Comte de Provence was to be declared the new ruler while simultaneously a force of 30,000 soldiers put an end to the revolution by killing the Finance Minister, the mayor of Paris, and the commander of the National Guard.

Further, the idea was to starve the citizens until they threw away their heated revolutionary ideas and submitted to royalty once more as a provider of food supplies. To carry out the plot, Favras engaged a group of people who would help in its organization, but he was later betrayed by them. Leaflets revealing the secret plan for counter-revolution and Favras’ involvement in it led to his arrest, along with his wife’s. They were both imprisoned in Abbaye Prison.

Fearing the consequences of the arrest, the Comte of Provence immediately disavowed Favras, praising both the revolution and the King but mainly the people and their intent, for which he was applauded while the Marquis was hated. When Favras was taken to the Grand Châtelet for a trial, he had to be guarded so that he wouldn’t end up being killed by the people.

Due to insufficient evidence, the trial took two months, during which all the public hatred focused on Favras. While the people were shouting, “To the lamp-post with him!” the commander Lafayette announced that “If Marquis de Favras is not condemned, I will not answer for the National Guard.”

In the end, he was charged with organizing troops that were going to attack Paris even though no evidence of such troops was ever found. Only a letter sent to the condemned from Marquis de Foucault who allegedly was interested in serving those troops was taken as proof.

Read another story from us: The most notorious last words from prisoners on death row

When he was sentenced to death, Favras said to the judges, “I pity you exceedingly if the simple testimony of two men is enough to make you condemn an innocent person. While the people celebrated his death and the National Guard put his head on a pike, because of denying any involvement by the Comte de Provence in the supposed plot, Favras was seen a martyr to the Royalist cause. His wife, Madame de Favras, left Paris and was pensioned by a later French monarch.

Я вижу здесь три орфографических ошибки.

— Тома де Маши, маркиз де Фавра. Последние слова, произнесённые на эшафоте после прочтения собственного смертного приговора, 19.02.1790

Грамматика – система силков, предусмотрительно расставленных для человека, выбившегося из низов, на его пути к успеху.

— Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Писать безграмотно — значит посягать на время людей, к которым мы адресуемся, а потому совершенно недопустимо в правильно организованном обществе.

— Лев Владимирович Щерба

Кончились аргументы? Нечем крыть? Хочется оставить за собой последнее слово?
Доебись до опечатки собеседника, сделать больше ты ничего не сможешь

— Правила демагога

Grammar Nazi (Grammatik-Nazi, граммар-наци, грамматический нацист, национал-лингвист, лингвофашист, бояр. грамотей-опричникъ) — агрессивный грамотей с врождённой^[1] грамотностью и обострённым чувством прекрасного. Раздражается, когда кто-то допускает грамматическую или орфографическую ошибку, и мгновенно бросается в атаку, размахивая словарями и ссылками на Грамоту.ру. В местных интернетах именуется Буквоед-куном^[2]. Может быть легко затроллен, в результате чего просрёт кучу времени на консультацию с академиком Виноградовым и Институтом русского языка РАН.

Грамматический холокост

Мне казалось смешным переживать из-за того, правильно ли ты написал что-то или нет, потому что английское правописание — это не более чем человеческая условность, которая никак не связана с чем-то реальным, с чем-то, что относится к природе. Любое слово можно написать по-другому, отчего оно не станет хуже.

— Ричард Фейнман, «Какое тебе дело до того, что думают другие?»

Каждый истинный граммар-наци точно знает, кто будет гореть в топках Грамматического холокоста, когда они придут к власти.

Запомни: стоит тебе употребить слово из расстрельного списка, и твоё имя уже записывают в маленькую чёрную книжечку. И не надейся, что её быстро потеряют или она закончится — в волчьем логове борцов за Великий Могучий [подставить по вкусу название] Язык всё переносится в Большую Чёрную Книгу aka das große schwarze Buch.

Тем не менее, как и каждый тысячелетний рейх, крепость граммар-нацистов долго не держится. Языки развиваются, причем не только приобретая новые слова и формы, но и изменяя и теряя старые. И никто не удивляется, например, тому, что слово тормоз всего-то шестьдесят лет назад писалось как тормАз, а глагол идти как итти… а ведь какой-нибудь унтерграммарфюрер наверняка бился за них до последнего патрона, себе в лоб.

Grammar Nazi IRL

Я долго разглядывала все его татуировки, исправляя грамматические ошибки.

— Читательница СПИД-Инфо

Грамматические нацисты встречаются и в официальных изданиях:

Grammar Nazi в кинематографе и интернетах

Вспыхает небо, разбужая ветер,
Проснувший гомон птичьих голосов.
Проклинывая всё на белом свете,
Я вновь бежу в нетоптанность лесов.
Шуршат зверушки, выбегнув навстречу,
Приветливыми лапками маша:
Я среди тут пробуду целый вечер,
Бессмертные творения пиша.
Но, выползя на миг из тины зыбкой,
Болотная зелёновая тварь
Совает мне с заботливой улыбкой
Большой Орфографический словарь.

— А. Матюшкин-Герке

Анатолий Федорович Кони, почетный академик, знаменитый юрист, был, как известно, человеком большой доброты. Он охотно прощал окружающим всякие ошибки и слабости. Но горе было тому, кто, беседуя с ним, искажал или уродовал русский язык. Кони набрасывался на него со страстною ненавистью. Его страсть восхищала меня. И все же в своей борьбе за чистоту языка он часто хватал через край.

— Корней Чуковский

<dimonishe>Неграмотность — это ваще пиздец! Особенно когда мягкий знак в глаголах. КажетЬся! Убил бы)
<ping_ving> КМПВ, берсерков перед боем будут приводить в ярость глаголами, написанными именно так.

—  404246

Яркий, выразительный и хрестоматийный во всех отношениях образ Grammar Nazi присутствует в фильме «Life of Brian» студии Монти Пайтон. И это в 1979 году, задолго до возникновения мема.

Ещё один яркий пример — учитель русского языка из немецкого Геттингена Иоганн Францевич Герц, боровшийся в годы гражданской войны в этой стране за идеалы мировой революции и осевший затем в качестве чиновника в Одессе (фильм «Возвращение броненосца»). Несмотря на железные нервы, срал кирпичами от тамошнего диалекта и постоянно вносил коррективы в речь местных обывателей.

Например, вот разговор Герца (Г) с дворником (Д) в пивной:

И на YouTube

Популярные видеомайкеры SMOSH знают, что такое Grammar nazi Police:

Global grammar nazi

Стивен Фрай о пуристах и им подобных

Также существует достаточно редкая форма наци — die internationalen Nazis, которая свирепствует столько времени, сколько существуют литературные языки. На самом деле это называется «пуризм», и холивар на этот счёт ведется вот уже столетия — хоть в русском, хоть в английском, хоть даже в лунном языке. Пуристы ратуют за чистоту словопроизношения и написания на языке оригинала^[4][5], поскольку созерцание непонятного слова, написанного русскими (латинскими, лунными… — подставить по желанию пуриста) буквами, доставляет им нестерпимый баттхёрт.

Суть срачей, которые разводят пуристы, состоит в том, что вместо тупого заимствования иностранного слова следует использовать подходящее по смыслу родное. Ибо нехуй засирать буржуйским мунспиком наш великий, могучий, правдивый, свободный, кошерный, халяльный, православный, хороший и годный язык. Так, например, слово «grader» — это никак не грейдер, а, вероятнее всего, «сортировщик». Вместо «бизнесмен» каждый культурный гражданин этой страны обязан употреблять расово верное «предприниматель»^[6] и т. д. Нарушитель этого требования с точки зрения пуристов является осквернителем чистоты арийской расы родного великого-могучего, приравнивается к унтерменшам и не вправе занимать государственные должности, вступать в брак с арийскими девушками и быть принятым в ряды СС.

Естественно, за это их ненавидят в первую очередь филологи и все иные окучиватели терминов. А также локальные grammar nazi. Альзо, есть мнение, что за издевательство над иностранными словами филологи и прочие специалисты получают маленькую, но денежку, или их работа состоит из этого чуть более, чем полностью. Чем и зарабатывают на жизнь.

Надо заметить, что иногда пользователи оригинального слова не бывают особенно рады, когда слышат его в уже переделанном виде. Смысл перевода может меняться чуть ли не полностью, и иностранцев от родных слов в русских предложениях попросту колбасит, а попытки создать единый международный язык летят к чёрту. Ломоносов не случайно говорил: «То, что любим в стиле латинском, французском или немецком, смеху достойно иногда бывает в русском».

Сезонные обострения у die internationalen Nazis случаются в осенне-весенний период борьбы против варваризмов, которые время от времени обильно уснащают лексикон молодёжи и вообще публики (в том числе, как ни печально, образованной).

Первым отечественным global grammar nazi был Михайло Ломоносов: «Рассуди, что все народы в употреблении пера и изъявлении мыслей много между собою разнствуют, и для того береги свойства собственного своего языка». Правда, к холокосту он ещё не призывал, это сделали его последователи — Александр Шишков и Владимир Даль (который словарь). Первый требовал запретить слова «галоши», «фортепиано» и «атмосфера» как некошерные, а вместо них использовать, соответственно, «говнодавы» «мокроступы», «тихогромы» и «мироколица» (или «колоземица»). Другие примеры столь же эпичны: «гимнастика» — «ловкосилие», «эгоист» — «себятник», «синоним» — «тождеслово»… Инициатива не прижилась, как, впрочем, всегда и бывает с инициативами пуристов. Причина известна. Зато доставила немало лулзов читателям. Впрочем, Ломоносовым же были вполне успешно русифицированы некоторые слова: «оксиген» превратился в «кислород», «термометр» в «градусник», а «триангль» в «треугольник».

На поприще пуризма успело отметиться и наше всё — Пушкин, который в своем эпике «Евгений Онегин» восклицал: «Но панталоны, фрак, жилет — всех этих слов на русском нет!». Хотя некоторые считают, что это был тонкий троллинг Шишкова. ИЧСХ вполне обоснованно считают («Шишков, прости, не знаю как перевести!»). Пушкин, блестяще владевший французским языком, вообще был тот ещё тролль. Но, судя по рукописям, по-русски писал-таки с грамматическими ошибками. Однако в те времена ещё не было понятия грамматической нормы в нынешнем понимании, и Пушкин был одним из их главных творцов. Такие дела.

Вообще, для данной разновидности граммар-наци характерно невиданное количество фейлов, особенно если дело касается специальных дисциплин, где не обойтись без иноязычных терминов вроде того же грейдера. Но изредка особи с чрезмерно развитым ЧСВ, движимые ощущением когнитивного диссонанса в области задницы, суются в интернеты, где пытаются бороться против молодёжного сленга и тому подобного. Ввиду крайней наивности и ФГМ представляют собой лакомую пищу для троллей, даже самых толстых.

GGN иногда кажутся полезными, когда язык забит разными непереваренными словами (киллер, дилер, менеджер, реселлер) из иностранных языков, отчего страну-едока уже рвёт, а её школьники страдают двойками по родному языку. Тогда глобал-наци берёт в руки свой карательный инструмент и расстреливает всех филологов, забивших язык «бизнесменами, реселлерами, скинхедами», попутно объясняя им, что иногда полезно учить иностранные языки и переводить слова, а не придуриваться и переписывать их на другом языке. Международный язык — это, конечно же, хорошо. Но придумывание правил русского языка применительно к иностранным словам наводит на мысль…

В письменном и научном языке термины, конечно, нужны и применяются по назначению. Но когда по зомбоящику и в устной (юридической!) речи говорят одними терминами, особенно в новостях, складывается впечатление, что тебя конкретно наёбывают, так как просто и понятно некоторые моменты установок объяснить стесняются (например, про пропаганду расизма, фашизма, пиара (и тут Капитан Очевидность намекает нам, что слово пиар идеологически неверное, однако многие привыкли), Господа Путина, ненависти к Америке).

Особенности национального граммарнацизма

Україна

Два украинских grammar nazi

Вследствие интенсивного влияния Большого Брата русского языка:

1. Местное быдло русскоязычного разлива говорит на русском, с запредельным количеством ошибок, разумеется;
2. Местное быдло украиноязычного разлива говорит на таком дичайшем суржике, что зондеркоманды павших граммарнаци едва-едва не материализуются в воздухе.
3. Произошёл глубокий упадок подсознательного исконного чувства языка и его правильности у почти 95% населения;

Результат: в интернетах население обычно либо говорит по-русски, либо, если говорит по-украински, знает, как это делать, или хотя бы усиленно стыдится ошибок. Редкие исключения вырвиглазного пиздеца таки редкие.

Однако этот самый пиздец свил уютное гнёздышко в разнообразных канцеляриях и прочих объявлениях, где воспитанные в СССР тупые пёзды и местами даже умные старпёры-начальники выдают перлы без очевидных орфографических ошибок, но с менее очевидными грубыми ошибками, вызванными влиянием русского языка. Особенно много лулзов доставляют трансляции заседаний Верховной Рады, в которой говорить полагается исключительно ридной мовой™ , но две трети парламента владеют ей чуть менее, чем никак.

Обычно речь идёт о:

• Неправильном управлении (по дням вместо по днях  — предложный падеж місцевий відмінок, а не дательный давальний, блядь курва! повія!)
• Употреблении конструкций типа причастного оборота с активным возвратным причастием настоящего времени («мальчик, писающийся в длинной очереди, с укором смотрел на гламурную тётю» переводится на мову исключительно сложноподчинённым предложением!)
• Ошибках в нюансах значения слов. Некоторые русские слова переводятся на украинский целым ворохом слов в зависимости от нюанса значения, посему на вопрос «як Ви відноситеся до підарасів?» нужно отвечать «не належу» (ну или «належу», что уж тут…), а с целью выявления гомофобов надо спрашивать «як Ви ставитеся до підарасів?»^[7]
• Ужасающем калькировании, употреблении вместо оригинальных слов и выражений их украинизированные аналоги из других языков, в основном из русского: Повістка дня вместо порядок денний. Повістка — до прокурора! Дичайший пиздец, употреблением которого не брезгуют даже некоторые депутаты Вэрховной зРады — міроприємства вместо заходи (мероприятия). Или более распространённая ошибка в слове отправить — відправити/надіслати. «Відправляють» службу в церкви, а «надсилають» сообщения, письма, грузы. Таким образом песня некоей Н. Могилевской «Відправила месседж» безграмотна от начала и до конца (если, конечно, «месседж» — это не ритуал). Или выражение «каждый день»: «кожного дня» — неправильно, «щодня» — правильно. Или «отдыхать»: правильно «відпочивати», а употрбляемое «віддихати» ассоциируется со «сдохнуть».
• Суржике — дичайшем смешении украинского и русского языков в самых неожиданных концентрациях. Классический пример — слово «шо», которого, вопреки распространённому мнению, в украинском языке нет, а есть «що», которое произносится как шчо. «Шо» — это и есть суржик, среднее между «що» и «что». Собственно, калькирование (см. пред. пункт) — это первая стадия суржикизма, а также первый повод собирать манатки, ибо грамматический грузовик вечеринок уже в пути.

Для выявления и разоблачения наци оккупировали целые брошюры, радиопередачи и прочие способы массового зомбирования. Не беспокойтесь, они придут. Быстро придут.

Кроме того, в (или на) Украине опасно не только писать, но и говорить. ГН добрались тут и до орфоэпических норм: Як українські виконавці володіють українською?; Зросійщена вимова українських тележурналістів.

Рэспубліка Беларусь

<abbr title=»кто-то положит»>хтосьці пакладзе</abbr>
<abbr title=»на теплую землю»>на цёплую зямлю</abbr>
<abbr title=»букетик васильков»>букецік валошак</abbr>
<abbr title=»и три гвоздики»>і тры гвазьдзікі</abbr>
<abbr title=»известных цветов»>[[Змагар|вядомых колераў]];</abbr>
<abbr title=»в белорусском тексте»>у беларускім тэксьце</abbr>
<abbr title=»на памятнике»>на помніку</abbr>
<abbr title=»согласно национальной традиции»>згодна з нацыянальнай традыцыяй</abbr>
<abbr title=»будет сделана»>будзе зробленая</abbr>
<abbr title=»орфографическая ошибка»>артаграфічная памылка.</abbr>

— Уладзімер Арлоў

Белорусскоязычное — в глубоком упадке. 95%, включая властей предержащих, пофиг. Наци-анально свядомыя находятся в глубинном внешнем и внутреннем бульбосраче между старым и новым правописанием, в результате чего правописная и языковая норма улетела в сраное говно, и каждый считает долгом выебнуться по-своему. Хотя ГН-исключения бывают, больше по аналогичным украинским ошибкам, но кто ж их слышит?

Алсо, попадаются и орфоэпические ГН — за мягкое ч, взрывное г, раздельное произношение аффрикат «дз» і «дж» и ещё целый ряд подобных деяний закатывают в асфальт.

На уютненьком

Граммар-наци имеют собственную плашечку, которой не преминут воспользоваться:

Плашечка отправляет статью в соответствующую категорию и категорически рекомендует исправить грамматику самостоятельно, не тревожа граммар-спецназ, и покаяться.

Алсо, трудно себе представить, что эти молодые, приятные люди в коричневых униформах могут быть частью рака, убивающего Луркоморье, но как это ни печально, правило о 95% никто не отменял. GN, в основном из контингента нубья, не имеющего базовых представлений о «базовых мемах», порой правят «корованы» на «караваны», «поциент» на «пациент», «запилил» на «выпилил» (и наоборот), «moar» на more… Ну ты понел понял понел.

ЧСХ, как показано в наглядном примере выше, эти же индивиды нередко считают, что факт обнаружения ими ошибки даёт им право прямо там же зачеркнуть оную и исправить её, снабдив отсебятинской припиской с лютым негодуэ, или высрать реф с д’артаньянским камментом комментарием (сука, блядь, КОММЕНТАРИЕМ!!!11^[8]). То, что подобные вставки превращают статью в говно и нарушают публицистический стиль, в котором ВНЕЗАПНО должны писаться статьи, их нииппёт — как и любая attention whore, grammar nazi заинтересован во внимании к своей ничтожной персоне и деятельности больше, чем в чём-либо ином.

Так что всё же с ними не так?

В серьёзной новуке™ лингвистике существует понятие прескриптивизма, то есть стремления слепо следовать предписаниям. Написанное в словарях и справочниках представляется некой абсолютной истиной; описанный там язык искусственно окружается неким ореолом престижа. На определённом этапе эпохи европейского Просвещения подобный подход господствовал почти везде, но XIX век не оставил от него камня на камне: ограниченность прескриптивизма (спойлер: иными словами, граммар-нацизма) стала совершенно очевидна, хотя бы потому, что словари и справочники уже тогда не поспевали за прогрессом. А если они противоречат друг другу — вообще пиши пропало! Для любого граммар-наци это самая худшая ситуация.

В этой стране, однако, прескриптивизм задержался сильно подольше. Совок добрых четыре десятилетия готовился к Третьей Мировой, всё, что могло нарушить Священное Единство Страны, безжалостно выкорчёвывалось. Все должны были говорить и писать одинаково настолько, насколько это возможно. И хотя времена давно поменялись, в постсоветских школах по инерции до сих пор занимаются тупой долбёжкой наборов правил без каких-либо попыток проникнуть в языковые законы, которые за ними стоят.

Нормальное современное языкознание не пытается раздавать предписания. Единственным авторитетом для него является речь живых носителей языка, а не постановления академиков и не тексты двухсотлетних классиков. Понятие «ошибка» может быть применимо только к ребёнку или к иностранцу; то, как общается взрослый носитель языка, — в любом случае вариант нормы, даже если кому-то подобный расклад не нравится.

Пока язык понятен всем говорящим, они могут общаться как им угодно. Казалось бы, идея проста как мычание, но множество русскоговорящих людей почему-то до сих пор продолжают сливать силы и время на бесполезную деятельность по борьбе с ней.

Так какого же хрена?

Вы, наверное, хотите спросить: а что же такого плохого в орфографических ошибках, и почему существуют некоторые личности, готовые вас за это убить?

Ответ же прост:

И ещё

Галерея

Ссылки

• Грамота.ру — священный сайт для граммар-наци
•  Тёма шифруется и указывает на ошибки хомячков в своем основном журнале, ёпта
• Д. Э. Розенталь, «Справочник по правописанию, произношению, литературному редактированию». Nuff said
• Словопедия — ещё один почти священный сайт
• Как писать: «ться» или «тся» — первый и последний звонок от Grammar Nazi перед занесением в маленькую чёрную книжечку
• Как писать: «так же», «также», «то же» или «тоже» — то же самое про другую заповедь
• Уроки державної мови — для українських нацистів (а також)
• Б. Антоненко-Давидович, «Як ми говоримо» — opus magna украинского сподвижника Розенталя
• Правила русской орфографии и пунктуации, 1956
• Український правопис, 2007
• Узел МОзгового ПИТания — ещё один самописный сборник основных правил русского языка в примерах их неправильного употребления
• Статьи о правилахъ дореволюціонной орѳографіи — для ретронацистовъ
•  korrektor_ru — руководство для начинающих оформителей
•  luchshe_molchi — заповедник нацистов в жэжэшечке
•  Заповедник нацистов
• ЖЖ-юзер о граммар наци и буквоедском подходе к языку
• И ещё один
• Статья на Геймере, породившая много лулзов
• Список отвратительных неологизмов
• Для начинающих Grammar Nazi
• Граммар-наци избили в Москве русского националиста
• Заокеанские коллеги, заодно продолжают популяризировать скороварки
• Смотри и учись!
• Торжество абырвалга
• Подборочка от AdMe
• Неучи берут реванш над GN

См. также

• Расстрельный грамматический список
• Вредные советы
• Невыносимо отвратительные слова
• Ебал её рука
• Олбанский
• ЧСВ
• КЛБ
• Ё
• ©
• …
• Копипаста:Grammar nazi
• Типографика

Примечания

ae:Grammar Nazi
tv:GrammarNazi
w:Прескриптивизм (лингвистика)
en.w:Linguistic prescription
ja.w:規範文法

Thomas de Mahy, Marquis de Favras, was sentenced to death in 1790 after being accused of plotting to save the royal family from the deepening horror of the French Revolution. A leaflet circulated Paris claiming that the Marquis de Favras planned to rescue the royal family from the Tuileries Palace.

The leaflet spread the gossip of a plan consisting of murdering the finance minister of France, Jacques Necker; the city’s mayor, Jean Sylvain Bailly; and the National Guard’s commander, the Marquis de Lafayette. Upon reading his death warrant, Favras’ only remark was “I see that you have made three spelling mistakes.”

Born in Favras near Blois in 1745 to a very old and noble family, Marquis de Favras was a passionate royalist who served in the army with distinction. His professional career included being a captain of dragoons in the Seven Years’ War closing campaign and serving the Comte de Provence,  Louis XVI’s brother, as a first lieutenant in the Swiss Guards.

At first, Favras believed that the change from an absolute monarchy to a constitutional one with a parliament would be positive and productive for French society. However, he grew disappointed with the violence generated by the French Revolution and the blaming of the royal family that culminated in collective hatred.

Favras saw the necessity of organizing a counter-revolution. Therefore, he joined the Comte de Provence in his plans to save the royal family. He worked on a plan that was supposed to take Louis XVI, Marie Antoinette, and their children out of the country. Consequently, the Comte de Provence was to be declared the new ruler while simultaneously a force of 30,000 soldiers put an end to the revolution by killing the Finance Minister, the mayor of Paris, and the commander of the National Guard.

Further, the idea was to starve the citizens until they threw away their heated revolutionary ideas and submitted to royalty once more as a provider of food supplies. To carry out the plot, Favras engaged a group of people who would help in its organization, but he was later betrayed by them. Leaflets revealing the secret plan for counter-revolution and Favras’ involvement in it led to his arrest, along with his wife’s. They were both imprisoned in Abbaye Prison.

Fearing the consequences of the arrest, the Comte of Provence immediately disavowed Favras, praising both the revolution and the King but mainly the people and their intent, for which he was applauded while the Marquis was hated. When Favras was taken to the Grand Châtelet for a trial, he had to be guarded so that he wouldn’t end up being killed by the people.

Due to insufficient evidence, the trial took two months, during which all the public hatred focused on Favras. While the people were shouting, “To the lamp-post with him!” the commander Lafayette announced that “If Marquis de Favras is not condemned, I will not answer for the National Guard.”

In the end, he was charged with organizing troops that were going to attack Paris even though no evidence of such troops was ever found. Only a letter sent to the condemned from Marquis de Foucault who allegedly was interested in serving those troops was taken as proof.

Read another story from us: The most notorious last words from prisoners on death row

When he was sentenced to death, Favras said to the judges, “I pity you exceedingly if the simple testimony of two men is enough to make you condemn an innocent person. While the people celebrated his death and the National Guard put his head on a pike, because of denying any involvement by the Comte de Provence in the supposed plot, Favras was seen a martyr to the Royalist cause. His wife, Madame de Favras, left Paris and was pensioned by a later French monarch.