«Не ошибка ли это?» – вдруг мелькнуло у него в уме, как молния, и молния эта попала в самое сердце и разбила его. Он застонал. «Ошибка! да… вот что!» – ворочалось у него в голове.
«Люблю, люблю, люблю», – раздалось вдруг опять в памяти, и сердце начинало согреваться, но вдруг опять похолодело. И это троекратное «люблю» Ольги – что это? Обман ее глаз, лукавый шепот еще праздного сердца; не любовь, а только предчувствие любви!
Обломов дома нашел еще письмо от Штольца, которое начиналось и кончалось словами: «Теперь или никогда!», потом было исполнено упреков в неподвижности, потом приглашение приехать непременно в Швейцарию, куда собирался Штольц, и, наконец, в Италию.
Если же не это, так он звал Обломова в деревню, поверить свои дела, встряхнуть запущенную жизнь мужиков, поверить и определить свой доход и при себе распорядиться постройкой нового дома.
«Помни наш уговор: теперь или никогда», — заключил он.
— Теперь, теперь, теперь! — повторил Обломов. — Андрей не знает, какая поэма разыгрывается в моей жизни. Какие ему еще дела? Разве я могу когда-нибудь и чем-нибудь быть так занят? Попробовал бы он! Вот почитаешь о французах, об англичанах: будто они все работают, будто все дело на уме!
Ездят себе по всей Европе, иные даже в Азию и в Африку, так, без всякого дела: кто рисовать альбом или древности откапывать, кто стрелять львов или змей ловить. Не то, так дома сидят в благородной праздности; завтракают, обедают с приятелями, с женщинами — вот и все дело! Что ж я за каторжник?
Андрей только выдумал: «Работай да работай, как лошадь!» К чему? Я сыт, одет. Однако Ольга опять спрашивала, намерен ли я съездить в Обломовку…
Он бросился писать, соображать, ездил даже к архитектору. Вскоре на маленьком столике у него расположен был план дома, сада. Дом семейный, просторный, с двумя балконами.
«Тут я, тут Ольга, тут спальня, детская… — улыбаясь, думал он. — Но мужики, мужики… — И улыбка слетала, забота морщила ему лоб. — Сосед пишет, входит в подробности, говорит о запашке, об умолоте… Экая скука!
Да еще предлагает на общий счет проложить дорогу в большое торговое село, с мостом через речку, просит три тысячи денег, хочет, чтоб я заложил Обломовку… А почем я знаю, нужно ли это?.. Выйдет ли толк? Не обманывает ли он?.. Положим, он честный человек: Штольц его знает, да ведь он тоже может обмануться, а я деньги-то ухну! Три тысячи — такую кучу! Где их взять? Нет, страшно! Еще пишет, чтоб выселить некоторых мужиков на пустошь, и требует поскорей ответа — все поскорей. Он берется выслать все документы для заклада имения в совет. «Пришли я ему доверенность, в палату ступай засвидетельствовать» — вона чего захотел! А я и не знаю, где палата, как двери-то отворяются туда».
Обломов другую неделю не отвечает ему, между тем даже и Ольга спрашивает, был ли он в палате. Недавно Штольц также прислал письмо и к нему и к ней, спрашивает: «Что он делает?»
Впрочем, Ольга могла только поверхностно наблюдать за деятельностью своего друга, и то в доступной ей сфере. Весело ли он смотрит, охотно ли ездит всюду, является ли в условный час в рощу, насколько занимает его городская новость, общий разговор. Всего ревнивее следит она, не выпускает ли он из вида главную цель жизни. Если она и спросила его о палате, так затем только, чтоб отвечать что-нибудь Штольцу о делах его друга.
Лето в самом разгаре; июль проходит; погода отличная. С Ольгой Обломов почти не расстается. В ясный день он в парке, в жаркий полдень теряется с ней в роще, между сосен, сидит у ее ног, читает ей; она уже вышивает другой лоскуток канвы — для него. И у них царствует жаркое лето: набегают иногда облака и проходят.
Если ему и снятся тяжелые сны и стучатся в сердце сомнения, Ольга, как ангел, стоит на страже; она взглянет ему своими светлыми глазами в лицо, добудет, что у него на сердце, — и все опять тихо, и опять чувство течет плавно, как река, с отражением новых узоров неба.
Взгляд Ольги на жизнь, на любовь, на все сделался еще яснее, определеннее.
Она увереннее прежнего глядит около себя, не смущается будущим; в ней развернулись новые стороны ума, новые черты характера. Он проявляется то поэтически разнообразно, глубоко, то правильно, ясно, постепенно и естественно…
У ней есть какое-то упорство, которое не только пересиливает все грозы судьбы, но даже лень и апатию Обломова. Если у ней явится какое-нибудь намерение, так дело и закипит. Только и слышишь об этом. Если и не слышишь, то видишь, что у ней на уме все одно, что она не забудет, не отстанет, не растеряется, все сообразит и добьется, чего искала.
Он не мог понять, откуда у ней является эта сила, этот такт — знать и уметь, как и что делать, какое бы событие ни явилось.
«Это оттого, — думал он, — что у ней одна бровь никогда не лежит прямо, а все немного поднявшись, и над ней такая тоненькая, чуть заметная складка…
Там, в этой складке, гнездится у ней упорство».
Какое покойное, светлое выражение ни ляжет ей на лицо, а эта складка не разглаживается и бровь не ложится ровно. Но внешней силы, резких приемов и наклонностей у ней нет. Настойчивость в намерениях и упорство ни на шаг не увлекают ее из женской сферы.
Она не хочет быть львицей, обдать резкой речью неловкого поклонника, изумить быстротою ума всю гостиную, чтоб кто-нибудь из угла закричал: «браво! браво!»
В ней даже есть робость, свойственная многим женщинам: она, правда, не задрожит, увидя мышонка, не упадет в обморок от падения стула, но побоится пойти подальше от дома, своротит, завидя мужика, который ей покажется подозрительным, закроет на ночь окно, чтоб воры не влезли, — все по-женски.
Потом, она так доступна чувству сострадания, жалости! У ней не трудно вызвать слезы; к сердцу ее доступ легок. В любви она так нежна; во всех отношениях ко всем столько мягкости, ласкового внимания — словом, она женщина!
Иногда речь ее и сверкнет искрой сарказма, но там блещет такая грация, такой кроткий, милый ум, что всякий с радостью подставит лоб!
Зато она не боится сквозного ветра, ходит легко одетая в сумерки — ей ничего! В ней играет здоровье; кушает она с аппетитом; у ней есть любимые блюда; она знает, как и готовить их.
Да это все знают многие, но многие не знают, что делать в том или другом случае, а если и знают, то только заученное, слышанное, и не знают, почему так, а не иначе делают они, сошлются сейчас на авторитет тетки, кузины…
Многие даже не знают сами, чего им хотеть, а если и решатся на это, то вяло, так что, пожалуй, надо, пожалуй, и не надо. Это, должно быть, оттого, что у них брови лежат ровно, дугой, прощипаны пальцами и нет складки на лбу.
Между Обломовым и Ольгой установились тайные, невидимые для других отношения: всякий взгляд, каждое незначительное слово, сказанное при других, имело для них свой смысл. Они видели во всем намек на любовь.
И Ольга вспыхнет иногда при всей уверенности в себе, когда за столом расскажут историю чьей-нибудь любви, похожей на ее историю; а как все истории о любви сходны между собой, то ей часто приходилось краснеть.
И Обломов при намеке на это вдруг схватит в смущении за чаем такую кучу сухарей, что кто-нибудь непременно засмеется.
Они стали чутки и осторожны. Иногда Ольга не скажет тетке, что видела Обломова, и он дома объявит, что едет в город, а сам уйдет в парк.
Однакож, как ни ясен был ум Ольги, как ни сознательно смотрела она вокруг, как ни была свежа, здорова, но у нее стали являться какие-то новые, болезненные симптомы. Ею по временам овладевало беспокойство, над которым она задумывалась и не знала, как растолковать его себе.
Иногда, идучи в жаркий полдень под руку с Обломовым, она лениво обопрется на плечо его и идет машинально, в каком-то изнеможении, молчит упорно.
Бодрость пропадает в ней; взгляд утомленный, без живости, делается неподвижен, устремляется куда-нибудь на одну точку, и ей лень обратить его на другой предмет.
Ей становится тяжело, что-то давит грудь, беспокоит. Она снимает мантилью, косынку с плеч, но и это не помогает — все давит, все теснит. Она бы легла под дерево и пролежала так целые часы.
Обломов теряется, машет веткой ей в лицо, но она нетерпеливым знаком устранит его заботы и мается.
Потом вдруг вздохнет, оглянется вокруг себя сознательно, поглядит на него, пожмет руку, улыбнется, и опять явится бодрость, смех, и она уже владеет собой.
Особенно однажды вечером она впала в это тревожное состояние, в какой-то лунатизм любви, и явилась Обломову в новом свете.
Было душно, жарко; из леса глухо шумел теплый ветер, небо заволакивало тяжелыми облаками. Становилось все темнее и темнее.
— Дождь будет, — сказал барон и уехал домой.
Тетка ушла в свою комнату. Ольга долго, задумчиво играла на фортепиано, но потом оставила.
— Не могу, у меня пальцы дрожат, мне как будто душно, — сказала она Обломову. — Походимте по саду.
Долго ходили они молча по аллеям рука в руку. Руки у ней влажны и мягки.
Они вошли в парк.
Деревья и кусты смешались в мрачную массу; в двух шагах ничего не было видно; только беловатой полосой змеились песчаные дорожки.
Ольга пристально вглядывалась в мрак и жалась к Обломову. Молча блуждали они.
— Мне страшно! — вдруг, вздрогнув, сказала она, когда они почти ощупью пробирались в узкой аллее, между двух черных, непроницаемых стен леса.
— Чего? — спросил он. — Не бойся, Ольга, я с тобой.
— Мне страшно и тебя! — говорила она шепотом. — Но как-то хорошо страшно! Сердце замирает. Дай руку, попробуй, как оно бьется.
А сама вздрагивала и озиралась вокруг.
— Видишь, видишь? — вздрогнув, шептала она, крепко хватая его обеими руками за плечо. — Ты не видишь, мелькает в темноте кто-то?..
Она теснее прижалась к нему.
— Никого нет… — говорил он; но и у него мурашки поползли по спине.
— Закрой мне глаза скорей чем-нибудь… крепче! — шепотом говорила она. — Ну, теперь ничего… Это нервы, — прибавила она с волнением. — Вон опять!
Смотри, кто это? Сядем где-нибудь на скамье…
Он ощупью отыскал скамью и посадил ее.
— Пойдем домой, Ольга, — уговаривал он, — ты нездорова.
Она положила ему голову на плечо.
— Нет, здесь воздух свежее, — сказала она, — у меня тут теснит, у сердца.
Она дышала горячо ему на щеку.
Он дотронулся до ее головы рукой — и голова горяча. Грудь тяжело дышит и облегчается частыми вздохами.
— Не лучше ли домой? — твердил в беспокойстве Обломов. — Надо лечь…
— Нет, нет, оставь меня, не трогай… — говорила она томно, чуть слышно. — У меня здесь горит… — указывала она на грудь.
— Право, пойдем домой… — торопил Обломов.
— Нет, постой, это пройдет…
Она сжимала ему руку и по временам близко взглядывала в глаза и долго молчала. Потом начала плакать, сначала тихонько, потом навзрыд. Он растерялся.
— Ради бога, Ольга, скорей домой! — с беспокойством говорил он.
— Ничего, — отвечала она всхлипывая, — не мешай, дай выплакаться… огонь выйдет слезами, мне легче будет; это все нервы играют…
Он слушал в темноте, как тяжело дышит она, чувствовал, как каплют ему на руку ее горячие слезы, как судорожно пожимает она ему руку.
Он не шевелил пальцем, не дышал. А голова ее лежит у него на плече, дыхание обдает ему щеку жаром… Он тоже вздрагивал, но не смел коснуться губами ее щеки.
Потом она становилась все тише, тише, дыхание делалось ровнее… Она примолкла. Он думал, не заснула ли она, и боялся шевельнуться.
— Ольга! — шепотом кликнул он.
— Что? — шепотом же ответила она и вздохнула вслух. — Вот теперь… прошло… — томно сказала она, — мне легче, я дышу свободно.
— Пойдем, — говорил он.
— Пойдем! — нехотя повторила она. — Милый мой! — с негой прошептала потом, сжав ему руку, и, опершись на его плечо, нетвердыми шагами дошла до дома.
В зале он взглянул на нее: она была слаба, но улыбалась странной бессознательной улыбкой, как будто под влиянием грезы.
Он посадил ее на диван, стал подле нее на колени и несколько раз в глубоком умилении поцеловал у ней руку.
Она все с той же улыбкой глядела на него, оставляя обе руки, и провожала его до дверей глазами.
Он в дверях обернулся: она все глядит ему вслед, на лице все то же изнеможение, та же жаркая улыбка, как будто она не может сладить с нею…
Он ушел в раздумье. Он где-то видал эту улыбку; он припомнил какую-то картину, на которой изображена женщина с такой улыбкой… только не Корделия…
На другой день он послал узнать о здоровье. Приказали сказать: «Славу богу, и просят сегодня кушать, а вечером все на фейерверк изволят ехать, за пять верст».
Он не поверил и отправился сам. Ольга была свежа, как цветок: в глазах блеск, бодрость, на щеках рдеют два розовые пятна; голос так звучен! Но она вдруг смутилась, чуть не вскрикнула, когда Обломов подошел к ней, и вся вспыхнула, когда он спросил: «Как она себя чувствует после вчерашнего?»
— Это маленькое нервическое расстройство, — торопливо сказала она. — Ma tante говорит, что надо раньше ложиться. Это недавно только со мной…
Она не досказала и отвернулась, как будто просила пощады. А отчего смутилась она — и сама не знает. От чего ее грызло и жгло воспоминание о вчерашнем вечере, об этом расстройстве?
Ей было и стыдно чего-то, и досадно на кого-то, не то на себя, не то на Обломова. А в иную минуту казалось ей, что Обломов стал ей милее, ближе, что она чувствует к нему влечение до слез, как будто она вступила с ним со вчерашнего вечера в какое-то таинственное родство…
Она долго не спала, долго утром ходила одна в волнении по аллее, от парка до дома и обратно, все думала, думала, терялась в догадках, то хмурилась, то вдруг вспыхивала краской и улыбалась чему-то, и все не могла ничего решить. «Ах, Сонечка! — думала она в досаде. — Какая счастливая! Сейчас бы решила!»
А Обломов? Отчего он был нем и неподвижен с нею вчера, нужды нет, что дыхание ее обдавало жаром его щеку, что ее горячие слезы капали ему на руку, что он почти нес ее в объятиях домой, слышал нескромный шепот ее сердца?.. А другой? Другие смотрят так дерзко…
Обломов хотя и прожил молодость в кругу всезнающей, давно решившей все жизненные вопросы, ни во что не верующей и все холодно, мудро анализирующей молодежи, но в душе у него теплилась вера в дружбу, в любовь, в людскую честь, и сколько ни ошибался он в людях, сколько бы ни ошибся еще, страдало его сердце, но ни разу не пошатнулось основание добра и веры в него. Он втайне поклонялся чистоте женщины, признавал ее власть и права и приносил ей жертвы.
Но у него недоставало характера явно признать учение добра и уважения к невинности. Тихонько он упивался ее ароматом, но явно иногда приставал к хору циников, трепетавших даже подозрения в целомудрии или уважении к нему, и к буйному хору их прибавлял и свое легкомысленное слово.
Он никогда не вникал ясно в то, как много весит слово добра, правды, чистоты, брошенное в поток людских речей, какой глубокий извив прорывает оно; не думал, что, сказанное бодро и громко, без краски ложного стыда, а с мужеством, оно не потонет в безобразных криках светских сатиров, а погрузится, как перл, в пучину общественной жизни, и всегда найдется для него раковина.
Многие запинаются на добром слове, рдея от стыда, и смело, громко произносят легкомысленное слово, не подозревая, что оно тоже, к несчастью, не пропадает даром, оставляя длинный след зла, иногда неистребимого.
Зато Обломов был прав на деле: ни одного пятна, упрека в холодном, бездушном цинизме, без увлечения и без борьбы, не лежало на его совести. Он не мог слушать ежедневных рассказов о том, как один переменил лошадь, мебель, а тот — женщину… и какие издержки повели за собой перемены…
Не раз он страдал за утраченное мужчиной достоинство и честь, плакал о грязном падении чужой ему женщины, но молчал, боясь света.
Надо было угадать это: Ольга угадала.
Мужчины смеются над такими чудаками, но женщины сразу узнают их; чистые, целомудренные женщины любят их — по сочувствию; испорченные ищут сближения с ними — чтоб освежиться от порчи.
Лето подвигалось, уходило. Утра и вечера становились темны и сыры. Не только сирени — и липы отцвели, ягоды отошли. Обломов и Ольга виделись ежедневно.
Он догнал жизнь, то есть усвоил опять все, от чего отстал давно; знал, зачем французский посланник выехал из Рима, зачем англичане посылают корабли с войском на Восток; интересовался, когда проложат новую дорогу в Германии или Франции. Но насчет дороги через Обломовку в большое село не помышлял, в палате доверенность не засвидетельствовал и Штольцу ответа на письма не послал.
Он усвоил только то, что вращалось в кругу ежедневных разговоров в доме Ольги, что читалось в получаемых там газетах, и довольно прилежно, благодаря настойчивости Ольги, следил за текущей иностранной литературой.
Все остальное утопало в сфере чистой любви.
Несмотря на частые видоизменения в этой розовой атмосфере, главным основанием была безоблачность горизонта. Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное место в сердце, если вопросы ее не все находили полный и всегда готовый ответ в его голове и воля его молчала на призыв ее воли, и на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался в какой-то осенний день, когда все предметы кажутся в сером цвете.
Она искала, отчего происходит эта неполнота, неудовлетворенность счастья?
Чего недостает ей? Что еще нужно? Ведь это судьба — назначение любить Обломова? Любовь эта оправдывается его кротостью, чистой верой в добро, а пуще всего нежностью, нежностью, какой она не видала никогда в глазах мужчины.
Что ж за дело, что не на всякий взгляд ее он отвечает понятным взглядом, что не то звучит иногда в его голосе, что ей как будто уже звучало однажды, не то во сне, не то наяву… Это воображение, нервы: что слушать их и мудрить?
Да наконец, если б она хотела уйти от этой любви — как уйти? Дело сделано: она уже любила, и скинуть с себя любовь по произволу, как платье, нельзя.
«Не любят два раза в жизни, — думала она, — это, говорят, безнравственно…»
Так училась она любви, пытала ее и всякий новый шаг встречала слезой или улыбкой, вдумывалась в него. Потом уже являлось то сосредоточенное выражение, под которым крылись и слезы и улыбка и которое так пугало Обломова.
Но об этих думах, об этой борьбе она и не намекала Обломову.
Обломов не учился любви, он засыпал в своей сладостной дремоте, о которой некогда мечтал вслух при Штольце. По временам он начинал веровать в постоянную безоблачность жизни, и опять ему снилась Обломовка, населенная добрыми, дружескими и беззаботными лицами, сиденье на террасе, раздумье от полноты удовлетворенного счастья.
Он и теперь иногда поддавался этому раздумью и даже, тайком от Ольги, раза два соснул в лесу, ожидая ее замедленного прихода… как вдруг неожиданно налетело облако.
Однажды они вдвоем откуда-то возвращались лениво, молча, и только стали переходить большую дорогу, навстречу им бежало облако пыли, и в облаке мчалась коляска, в коляске сидела Сонечка с мужем, еще какой-то господин, еще какая-то госпожа…
— Ольга! Ольга! Ольга Сергеевна! — раздались крики.
Коляска остановилась. Все эти господа и госпожи вышли из нее, окружили Ольгу, начали здороваться, чмокаться, все вдруг заговорили, долго не замечая Обломова. Потом вдруг все взглянули на него, один господин в лорнет.
— Кто это? — тихо спросила Сонечка.
— Илья Ильич Обломов! — представила его Ольга.
Все пошли до дома пешком: Обломов был не в своей тарелке; он отстал от общества и занес было ногу через плетень, чтоб ускользнуть через рожь домой. Ольга взглядом воротила его.
Оно бы ничего, но все эти господа и госпожи смотрели на него так странно; и это, пожалуй, ничего. Прежде, бывало, иначе на него и не смотрели благодаря его сонному, скучающему взгляду, небрежности в одежде.
Но тот же странный взгляд с него переносили господа и госпожи и на Ольгу.
От этого сомнительного взгляда на нее у него вдруг похолодело сердце; что-то стало угрызать его, но так больно, мучительно, что он не вынес и ушел домой, и был задумчив, угрюм.
На другой день милая болтовня и ласковая шаловливость Ольги не могли развеселить его. На ее настойчивые вопросы он должен был отозваться головною болью и терпеливо позволил себе вылить на семьдесят пять копеек одеколону на голову.
Потом на третий день, после того, когда они поздно воротились домой, тетка как-то чересчур умно поглядела на них, особенно на него, потом потупила свои большие, немного припухшие веки, а глаза все будто смотрят и сквозь веки, и с минуту задумчиво нюхала спирт.
Обломов мучился, но молчал. Ольге поверять своих сомнений он не решался, боясь встревожить ее, испугать, и, надо правду сказать, боялся также и за себя, боялся возмутить этот невозмутимый, безоблачный мир вопросом такой строгой важности.
Это уже не вопрос о том, ошибкой или нет полюбила она его, Обломова, а не ошибка ли вся их любовь, эти свидания в лесу, наедине, иногда поздно вечером?
«Я посягал на поцелуй, — с ужасом думал он, — а ведь это уголовное преступление в кодексе нравственности, и не первое, не маловажное! Еще до него есть много степеней: пожатие руки, признание, письмо… Это мы все прошли. Однакож, — думал он дальше, выпрямляя голову, — мои намерения честны, я…»
И вдруг облако исчезло, перед ним распахнулась светлая, как праздник, Обломовка, вся в блеске, в солнечных лучах, с зелеными холмами, с серебряной речкой; он идет с Ольгой задумчиво по длинной аллее, держа ее за талию, сидит в беседке, на террасе…
Около нее все склоняют голову с обожанием — словом, все то, что он говорил Штольцу.
«Да, да; но ведь этим надо было начать! — думал он опять в страхе. — Троекратное люблю, ветка сирени, признание — все это должно быть залогом счастья всей жизни и не повторяться у чистой женщины. Что ж я? Кто я?» — стучало, как молотком, ему в голову.
«Я соблазнитель, волокита! Недостает только, чтоб я, как этот скверный старый селадон, с маслеными глазами и красным носом, воткнул украденный у женщины розан в петлицу и шептал на ухо приятелю о своей победе, чтоб… чтоб… Ах, боже мой, куда я зашел! Вот где пропасть! И Ольга не летает высоко над ней, она на дне ее… за что, за что…»
Он выбивался из сил, плакал, как ребенок, о том, что вдруг побледнели радужные краски его жизни, о том, что Ольга будет жертвой. Вся любовь его была преступление, пятно на совести.
Потом на минуту встревоженный ум прояснялся, когда Обломов сознавал, что всему этому есть законный исход: протянуть Ольге руку с кольцом…
— Да, да, — в радостном трепете говорил он, — и ответом будет взгляд стыдливого согласия… Она не скажет ни слова, она вспыхнет, улыбнется до дна души, потом взгляд ее наполнится слезами…
Слезы и улыбка, молча протянутая рука, потом живая резвая радость, счастливая торопливость в движениях, потом долгий, долгий разговор, шепот наедине, этот доверчивый шепот душ, таинственный уговор слить две жизни в одну!
В пустяках, в разговорах о будничных вещах будет сквозить никому, кроме их, невидимая любовь. И никто не посмеет оскорбить их взглядом…
Вдруг лицо его стало так строго, важно.
«Да, — говорил он с собой, — вот он где, мир прямого, благородного и прочного счастья! Стыдно мне было до сих пор скрывать эти цветы, носиться в аромате любви, точно мальчику, искать свиданий, ходить при луне, подслушивать биение девического сердца, ловить трепет ее мечты… Боже!»
Он покраснел до ушей.
«Сегодня же вечером Ольга узнает, какие строгие обязанности налагает любовь; сегодня будет последнее свидание наедине, сегодня…»
Он приложил руку к сердцу: оно бьется сильно, но ровно, как должно биться у честных людей. Опять он волнуется мыслию, как Ольга сначала опечалится, когда он скажет, что не надо видеться; потом он робко объявит о своем намерении, но прежде выпытает ее образ мыслей, упьется ее смущением, а там…
Дальше ему все грезится ее стыдливое согласие, таинственный шепот и поцелуи в виду целого света.
На другой день милая болтовня и ласковая шаловливость Ольги не могли развеселить его. На ее настойчивые вопросы он должен был отозваться головною болью и терпеливо позволил себе вылить на семьдесят пять копеек одеколону на голову.
Потом, на третий день, после того когда они поздно воротились домой, тетка как-то чересчур умно поглядела на них, особенно на него, потом потупила свои большие, немного припухшие веки, а глаза всё будто смотрят и сквозь веки, и с минуту задумчиво нюхала спирт.
Обломов мучился, но молчал. Ольге поверять своих сомнений он не решался, боясь встревожить ее, испугать, и, надо правду сказать, боялся также и за себя, боялся возмутить этот невозмутимый, безоблачный мир вопросом такой строгой важности.
Это уже не вопрос о том, ошибкой или нет полюбила она его, Обломова, а не ошибка ли вся их любовь, эти свидания в лесу, наедине, иногда поздно вечером?
«Я посягал на поцелуй, – с ужасом думал он, – а ведь это уголовное преступление в кодексе нравственности, и не первое, не маловажное! Еще до него есть много степеней: пожатие руки, признание, письмо… Это мы всё прошли. Однако ж, – думал он дальше, выпрямляя голову, – мои намерения честны, я…»
И вдруг облако исчезло, перед ним распахнулась светлая, как праздник, Обломовка, вся в блеске, в солнечных лучах, с зелеными холмами, с серебряной речкой; он идет с Ольгой задумчиво по длинной аллее, держа ее за талию, сидит в беседке, на террасе…
Около нее все склоняют голову с обожанием – словом, все то, что он говорил Штольцу.
«Да, да; но ведь этим надо было начать! – думал он опять в страхе. – Троекратное „люблю“, ветка сирени, признание – все это должно быть залогом счастья всей жизни и не повторяться у чистой женщины. Что ж я? Кто я?» – стучало, как молотком, ему в голову.
«Я соблазнитель, волокита! Недостает только, чтоб я, как этот скверный старый селадон, с маслеными глазами и красным носом, воткнул украденный у женщины розан в петлицу и шептал на ухо приятелю о своей победе, чтоб… чтоб… Ах, Боже мой, куда я зашел! Вот где пропасть! И Ольга не летает высоко над ней, она на дне ее… за что, за что…»
Он выбивался из сил, плакал, как ребенок, о том, что вдруг побледнели радужные краски его жизни, о том, что Ольга будет жертвой. Вся любовь его была преступление, пятно на совести.
Потом на минуту встревоженный ум прояснялся, когда Обломов сознавал, что всему этому есть законный исход: протянуть Ольге руку с кольцом…
– Да, да, – в радостном трепете говорил он, – и ответом будет взгляд стыдливого согласия… Она не скажет ни слова, она вспыхнет, улыбнется до дна души, потом взгляд ее наполнится слезами…
Слезы и улыбка, молча протянутая рука, потом живая резвая радость, счастливая торопливость в движениях, потом долгий, долгий разговор, шепот наедине, этот доверчивый шепот душ, таинственный уговор слить две жизни в одну!
В пустяках, в разговорах о будничных вещах будет сквозить никому, кроме их, не видимая любовь. И никто не посмеет оскорбить их взглядом…
Вдруг лицо его стало так строго, важно.
«Да, – говорил он с собой, – вот он где, мир прямого, благородного и прочного счастья! Стыдно мне было до сих пор скрывать эти цветы, носиться в аромате любви, точно мальчику, искать свиданий, ходить при луне, подслушивать биение девического сердца, ловить трепет ее мечты… Боже!»
Он покраснел до ушей.
«Сегодня же вечером Ольга узнает, какие строгие обязанности налагает любовь; сегодня будет последнее свидание наедине, сегодня…»
Он приложил руку к сердцу: оно бьется сильно, но ровно, как должно биться у честных людей. Опять он волнуется мыслию, как Ольга сначала опечалится, когда он скажет, что не надо видеться; потом он робко объявит о своем намерении, но прежде выпытает ее образ мыслей, упьется ее смущением, а там…
Дальше ему все грезится ее стыдливое согласие, улыбка и слезы, молча протянутая рука, долгий, таинственный шепот и поцелуи в виду целого света.
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!
/ Полные произведения / Гончаров И.А. / Обломов
Потом она становилась все тише, тише, дыхание делалось ровнее… Она примолкла. Он думал, не заснула ли она, и боялся шевельнуться.
— Ольга! — шепотом кликнул он.
— Что? — шепотом же ответила она и вздохнула вслух. — Вот теперь… прошло… — томно сказала она, — мне легче, я дышу свободно.
— Пойдем, — говорил он.
— Пойдем! — нехотя повторила она. — Милый мой! — с негой прошептала потом, сжав ему руку, и, опершись на его плечо, нетвердыми шагами дошла до дома.
В зале он взглянул на нее: она была слаба, но улыбалась странной бессознательной улыбкой, как будто под влиянием грезы.
Он посадил ее на диван, стал подле нее на колени и несколько раз в глубоком умилении поцеловал у ней руку.
Она все с той же улыбкой глядела на него, оставляя обе руки, и провожала его до дверей глазами.
Он в дверях обернулся: она все глядит ему вслед, на лице все то же изнеможение, та же жаркая улыбка, как будто она не может сладить с нею…
Он ушел в раздумье. Он где-то видал эту улыбку; он припомнил какую-то картину, на которой изображена женщина с такой улыбкой… только не Корделия…
На другой день он послал узнать о здоровье. Приказали сказать: «Славу богу, и просят сегодня кушать, а вечером все на фейерверк изволят ехать, за пять верст».
Он не поверил и отправился сам. Ольга была свежа, как цветок: в глазах блеск, бодрость, на щеках рдеют два розовые пятна; голос так звучен! Но она вдруг смутилась, чуть не вскрикнула, когда Обломов подошел к ней, и вся вспыхнула, когда он спросил: «Как она себя чувствует после вчерашнего?»
— Это маленькое нервическое расстройство, — торопливо сказала она. — Ma tante говорит, что надо раньше ложиться. Это недавно только со мной…
Она не досказала и отвернулась, как будто просила пощады. А отчего смутилась она — и сама не знает. От чего ее грызло и жгло воспоминание о вчерашнем вечере, об этом расстройстве?
Ей было и стыдно, чего-то и досадно на кого-то, не то на себя, не то на Обломова. А в иную минуту казалось ей, что Обломов стал ей милее, ближе, что она чувствует к нему влечение до слез, как будто она вступила с ним со вчерашнего вечера в какое-то таинственное родство…
Она долго не спала, долго утром ходила одна в волнении по аллее, от парка до дома и обратно, все думала, думала, терялась в догадках, то хмурилась, то вдруг вспыхивала краской и улыбалась чему-то, и все не могла ничего решить. «Ах, Сонечка! — думала она в досаде. — Какая счастливая! Сейчас бы решила!»
А Обломов? Отчего он был нем и неподвижен с нею вчера, нужды нет, что дыхание ее обдавало жаром его щеку, что ее горячие слезы капали ему на руку, что он почти нес ее в объятиях домой, слышал нескромный шепот ее сердца?.. А другой? Другие смотрят так дерзко…
Обломов хотя и прожил молодость в кругу всезнающей, давно решившей все жизненные вопросы, ни во что не верующей и все холодно, мудро анализирующей молодежи, но в душе у него теплилась вера в дружбу, в любовь, в людскую честь, и сколько ни ошибался он в людях, сколько бы ни ошибся еще, страдало его сердце, но ни разу не пошатнулось основание добра и веры в него. Он втайне поклонялся чистоте женщины, признавал ее власть и права и приносил ей жертвы.
Но у него недоставало характера явно признать учение добра и уважения к невинности. Тихонько он упивался ее ароматом, но явно иногда приставал к хору циников, трепетавших даже подозрения в целомудрии или уважении к нему, и к буйному хору их прибавлял и свое легкомысленное слово.
Он никогда не вникал ясно в то, как много весит слово добра, правды, чистоты, брошенное в поток людских речей, какой глубокий извив прорывает оно; не думал, что, сказанное бодро и громко, без краски ложного стыда, а с мужеством, оно не потонет в безобразных криках светских сатиров, а погрузится, как перл, в пучину общественной жизни, и всегда найдется для него раковина.
Многие запинаются на добром слове, рдея от стыда, и смело, громко произносят легкомысленное слово, не подозревая, что оно тоже, к несчастью, не пропадает даром, оставляя длинный след зла, иногда неистребимого.
Зато Обломов был прав на деле: ни одного пятна, упрека в холодном, бездушном цинизме, без увлечения и без борьбы, не лежало на его совести. Он не мог слушать ежедневных рассказов о том, как один переменил лошадь, мебель, а тот — женщину… и какие издержки повели за собой перемены…
Не раз он страдал за утраченное мужчиной достоинство и честь, плакал о грязном падении чужой ему женщины, но молчал, боясь света.
Надо было угадать это: Ольга угадала.
Мужчины смеются над такими чудаками, но женщины сразу узнают их; чистые, целомудренные женщины любят их — по сочувствию; испорченные ищут сближения с ними — чтоб освежиться от порчи.
Лето подвигалось, уходило. Утра и вечера становились темны и сыры. Не только сирени — и липы отцвели, ягоды отошли. Обломов и Ольга виделись ежедневно.
Он догнал жизнь, то есть усвоил опять все, от чего отстал давно; знал, зачем французский посланник выехал из Рима, зачем англичане посылают корабли с войском на Восток; интересовался, когда проложат новую дорогу в Германии или Франции. Но насчет дороги через Обломовку в большое село не помышлял, в палате доверенность не засвидетельствовал и Штольцу ответа на письма не послал.
Он усвоил только то, что вращалось в кругу ежедневных разговоров в доме Ольги, что читалось в получаемых там газетах, и довольно прилежно, благодаря настойчивости Ольги, следил за текущей иностранной литературой.
Все остальное утопало в сфере чистой любви.
Несмотря на частые видоизменения в этой розовой атмосфере, главным основанием была безоблачность горизонта. Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное место в сердце, если вопросы ее не все находили полный и всегда готовый ответ в его голове и воля его молчала на призыв ее воли, и на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался в какой-то осенний день, когда все предметы кажутся в сером цвете.
Она искала, отчего происходит эта неполнота, неудовлетворенность счастья?
Чего недостает ей? Что еще нужно? Ведь это судьба — назначение любить Обломова? Любовь эта оправдывается его кротостью, чистой верой в добро, а пуще всего нежностью, нежностью, какой она не видала никогда в глазах мужчины.
Что ж за дело, что не на всякий взгляд ее он отвечает понятным взглядом, что не то звучит иногда в его голосе, что ей как будто уже звучало однажды, не то во сне, не то наяву… Это воображение, нервы: что слушать их и мудрить?
Да наконец, если б она хотела уйти от этой любви — как уйти? Дело сделано: она уже любила, и скинуть с себя любовь по произволу, как платье, нельзя.
«Не любят два раза в жизни, — думала она, — это, говорят, безнравственно…»
Так училась она любви, пытала ее и всякий новый шаг встречала слезой или улыбкой, вдумывалась в него. Потом уже являлось то сосредоточенное выражение, под которым крылись и слезы и улыбка и которое так пугало Обломова.
Но об этих думах, об этой борьбе она и не намекала Обломову.
Обломов не учился любви, он засыпал в своей сладостной дремоте, о которой некогда мечтал вслух при Штольце. По временам он начинал веровать в постоянную безоблачность жизни, и опять ему снилась Обломовка, населенная добрыми, дружескими и беззаботными лицами, сиденье на террасе, раздумье от полноты удовлетворенного счастья.
Он и теперь иногда поддавался этому раздумью и даже, тайком от Ольги, раза два соснул в лесу, ожидая ее замедленного прихода… как вдруг неожиданно налетело облако.
Однажды они вдвоем откуда-то возвращались лениво, молча, и только стали переходить большую дорогу, навстречу им бежало облако пыли, и в облаке мчалась коляска, в коляске сидела Сонечка с мужем, еще какой-то господин, еще какая-то госпожа…
— Ольга! Ольга! Ольга Сергеевна! — раздались крики.
Коляска остановилась. Все эти господа и госпожи вышли из нее, окружили Ольгу, начали здороваться, чмокаться, все вдруг заговорили, долго не замечая Обломова. Потом вдруг все взглянули на него, один господин в лорнет.
— Кто это? — тихо спросила Сонечка.
— Илья Ильич Обломов! — представила его Ольга.
Все пошли до дома пешком: Обломов был не в своей тарелке; он отстал от общества и занес было ногу через плетень, чтоб ускользнуть через рожь домой. Ольга взглядом воротила его.
Оно бы ничего, но все эти господа и госпожи смотрели на него так странно; и это, пожалуй, ничего. Прежде, бывало, иначе на него и не смотрели благодаря его сонному, скучающему взгляду, небрежности в одежде.
Но тот же странный взгляд с него переносили господа и госпожи и на Ольгу.
От этого сомнительного взгляда на нее у него вдруг похолодело сердце; что-то стало угрызать его, но так больно, мучительно, что он не вынес и ушел домой, и был задумчив, угрюм.
На другой день милая болтовня и ласковая шаловливость Ольги не могли развеселить его. На ее настойчивые вопросы он должен был отозваться головною болью и терпеливо позволил себе вылить на семьдесят пять копеек одеколону на голову.
Потом на третий день, после того, когда они поздно воротились домой, тетка как-то чересчур умно поглядела на них, особенно на него, потом потупила свои большие, немного припухшие веки, а глаза все будто смотрят и сквозь веки, и с минуту задумчиво нюхала спирт.
Обломов мучился, но молчал. Ольге поверять своих сомнений он не решался, боясь встревожить ее, испугать, и, надо правду сказать, боялся также и за себя, боялся возмутить этот невозмутимый, безоблачный мир вопросом такой строгой важности.
Это уже не вопрос о том, ошибкой или нет полюбила она его, Обломова, а не ошибка ли вся их любовь, эти свидания в лесу, наедине, иногда поздно вечером?
«Я посягал на поцелуй, — с ужасом думал он, — а ведь это уголовное преступление в кодексе нравственности, и не первое, не маловажное! Еще до него есть много степеней: пожатие руки, признание, письмо… Это мы все прошли. Однакож, — думал он дальше, выпрямляя голову, — мои намерения честны, я…»
И вдруг облако исчезло, перед ним распахнулась светлая, как праздник, Обломовка, вся в блеске, в солнечных лучах, с зелеными холмами, с серебряной речкой; он идет с Ольгой задумчиво по длинной аллее, держа ее за талию, сидит в беседке, на террасе…
Около нее все склоняют голову с обожанием — словом, все то, что он говорил Штольцу.
«Да, да; но ведь этим надо было начать! — думал он опять в страхе. — Троекратное люблю, ветка сирени, признание — все это должно быть залогом счастья всей жизни и не повторяться у чистой женщины. Что ж я? Кто я?» — стучало, как молотком, ему в голову.
«Я соблазнитель, волокита! Недостает только, чтоб я, как этот скверный старый селадон, с маслеными глазами и красным носом, воткнул украденный у женщины розан в петлицу и шептал на ухо приятелю о своей победе, чтоб… чтоб… Ах, боже мой, куда я зашел! Вот где пропасть! И Ольга не летает высоко над ней, она на дне ее… за что, за что…»
Он выбивался из сил, плакал, как ребенок, о том, что вдруг побледнели радужные краски его жизни, о том, что Ольга будет жертвой. Вся любовь его была преступление, пятно на совести.
Потом на минуту встревоженный ум прояснялся, когда Обломов сознавал, что всему этому есть законный исход: протянуть Ольге руку с кольцом…
— Да, да, — в радостном трепете говорил он, — и ответом будет взгляд стыдливого согласия… Она не скажет ни слова, она вспыхнет, улыбнется до дна души, потом взгляд ее наполнится слезами…
Слезы и улыбка, молча протянутая рука, потом живая резвая радость, счастливая торопливость в движениях, потом долгий, долгий разговор, шепот наедине. этот доверчивый шепот душ, таинственный уговор слить две жизни в одну!
В пустяках, в разговорах о будничных вещах будет сквозить никому, кроме их, невидимая любовь. И никто не посмеет оскорбить их взглядом…
Вдруг лицо его стало так строго, важно.
«Да, — говорил он с собой, — вот он где, мир прямого, благородного и прочного счастья! Стыдно мне было до сих пор скрывать эти цветы, носиться в аромате любви, точно мальчику, искать свиданий, ходить при луне, подслушивать биение девического сердца, ловить трепет ее мечты… Боже!»
Он покраснел до ушей.
«Сегодня же вечером Ольга узнает, какие строгие обязанности налагает любовь; сегодня будет последнее свидание наедине, сегодня…»
Он приложил руку к сердцу: оно бьется сильно, но ровно, как должно биться у честных людей. Опять он волнуется мыслию, как Ольга сначала опечалится, когда он скажет, что не надо видеться; потом он робко объявит о своем намерении, но прежде выпытает ее образ мыслей, упьется ее смущением, а там…
Дальше ему все грезится ее стыдливое согласие, таинственный шепот и поцелуи в виду целого света. XII
Он побежал отыскивать Ольгу. Дома сказали, что она ушла; он в деревню — нет. Видит, вдали она, как ангел восходит на небеса, идет на гору, так легко опирается ногой, так колеблется ее стан.
Он за ней, но она едва касается травы и в самом деле как будто улетает. Он с полугоры начал звать ее.
Она подождет его, и только он подойдет сажени на две, она двинется вперед и опять оставит большое пространство между ним и собой, остановится и смеется.
Он наконец остановился, уверенный, что она не уйдет от него. И она сбежала к нему несколько шагов, подала руку и, смеясь, потащила за собой.
Они вошли в рощу: он снял шляпу, а она платком отерла ему лоб и начала махать зонтиком в лицо.
Ольга была особенно жива, болтлива, резва или вдруг увлекалась нежным порывом, потом впадала внезапно в задумчивость.
— Угадай, что я делала вчера? — спросила она, когда они сели в тени.
— Читала?
Она потрясла головой.
— Писала?
— Нет.
— Пела?
— Нет. Гадала! — сказала она. — Графинина экономка была вчера; она умеет гадать на картах, и я попросила.
— Ну, что ж?
— Ничего. Вышла дорога, потом какая-то толпа, и везде блондин, везде… Я вся покраснела, когда она при Кате вдруг сказала, что обо мне думает бубновый король. Когда она хотела говорить, о ком я думаю, я смешала карты и убежала. Ты думаешь обо мне? — вдруг спросила она.
— Ах, — сказал он. — Если б можно было поменьше думать!
— А я-то! — задумчиво говорила она. — Я уж и забыла, как живут иначе. Когда ты на той неделе надулся и не был два дня — помнишь, рассердился! — я вдруг переменилась, стала злая. Бранюсь с Катей, как ты с Захаром; вижу, как она потихоньку плачет, и мне вовсе не жаль ее. Не отвечаю ma tante, не слышу, что она говорит, ничего не делаю, никуда не хочу. А только ты пришел, вдруг совсем другая стала. Кате подарила лиловое платье.
— Это любовь! — патетически произнес он.
— Что? Лиловое платье?
— Все! я узнаю из твоих слов себя: и мне без тебя нет дня и жизни, ночью снятся все какие-то цветущие долины. Увижу тебя — я добр, деятелен; нет — скучно; лень, хочется лечь и ни о чем не думать… Люби, не стыдись своей любви…
Вдруг он замолчал. «Что это я говорю? ведь я не за тем пришел!» — подумал он и стал откашливаться; нахмурил было брови.
— А если я вдруг умру? — спросила она.
— Какая мысль! — небрежно сказал он.
— Да, — говорила она, — я простужусь, сделается горячка; ты придешь сюда — меня нет, пойдешь к нам — скажут: больна; завтра то же; ставни у меня закрыты; доктор качает головой; Катя выйдет к тебе в слезах, на цыпочках и шепчет: больна, умирает…
— Ах!.. — вдруг сказал Обломов.
Она засмеялась.
— Что с тобой будет тогда? — спросила она, глядя ему в лицо.
— Что? С ума сойду или застрелюсь, а ты вдруг выздоровеешь!
— Нет, нет, перестань! — говорила она боязливо. — До чего мы договорились!
Только ты не приходи ко мне мертвый: я боюсь покойников…
Он засмеялся, и она тоже.
— Боже мой, какие мы дети! — сказала она, отрезвляясь от этой болтовни.
Он опять откашлянулся.
— Послушай… я хотел сказать.
— Что? — спросила она, живо обернувшись к нему.
Он боязливо молчал.
— Ну, говори же, — спрашивала она, слегка дергая его за рукав.
— Ничего, так… — проговорил он оробев.
— Нет, у тебя что-то есть на уме?
Он молчал.
— Если что-нибудь страшное, так лучше не говори, — сказала она. — Нет, скажи! — вдруг прибавила опять.
— Да ничего нет, вздор.
— Нет, нет, что-то есть, говори! — приставала она, крепко держа за оба борта сюртука, и держала так близко, что ему надо было ворочать лицо то вправо, то влево, чтоб не поцеловать ее.
Он бы не ворочал, но у него в ушах гремело ее грозное «никогда».
— Скажи же!.. — приставала она.
— Не могу, не нужно… — отговаривался он.
— Как же ты проповедовал, что «доверенность есть основа взаимного счастья», что «не должно быть ни одного изгиба в сердце, где бы не читал глаз друга».
Чьи это слова?
— Я хотел только сказать, — начал он медленно, — что я так люблю тебя, так люблю, что если б…
Он медлил.
— Ну? — нетерпеливо спросила она.
— Что, если б ты полюбила теперь другого и он был бы способнее сделать тебя счастливой, я бы… молча проглотил свое горе и уступил ему место.
Она вдруг выпустила из рук его сюртук.
— Зачем? — с удивлением спросила она. — Я не понимаю этого. Я не уступила бы тебя никому; я не хочу, чтоб ты был счастлив с другой. Это что-то мудрено, я не понимаю.
Взгляд ее задумчиво блуждал по деревьям.
— Значит, ты не любишь меня? — спросила она потом.
— Напротив, я люблю тебя до самоотвержения, если готов жертвовать собой.
— Да зачем? Кто тебя просит?
— Я говорю в таком случае, если б ты полюбила другого.
— Другого! Ты с ума сошел? Зачем, если люблю тебя? Разве ты полюбишь другую?
— Что ты слушаешь меня? Я бог знает что говорю, а ты веришь! Я не то и сказать-то хотел совсем.
— Что ж ты хотел сказать?
— Я хотел сказать, что виноват перед тобой, давно виноват.
— В чем? Как? — спрашивала она. — Не любишь? Пошутил, может быть? Говори скорей!
— Нет, нет, все не то! — говорил он с тоской. — Вот видишь ли что… — нерешительно начал он, — мы видимся с тобой… тихонько.
— Тихонько? Отчего тихонько? Я почти всякий раз говорю ma tante, что видела тебя.
— Ужель всякий раз? — с беспокойством спросил он.
— Что ж тут дурного?
— Я виноват: мне давно бы следовало сказать тебе, что это… не делается.
— Ты говорил, — сказала она.
— Говорил? А! Ведь в самом деле я… намекал. Так, значит, я сделал свое дело.
Он ободрился и рад был, что Ольга так легко снимала с него бремя ответственности.
— Еще что? — спросила она.
— Еще… — да только, — ответил он.
— Неправда, — положительно заметила Ольга, — есть что-то; ты не все сказал.
— Да я думал… — начал он, желая дать небрежный тон словам, — что…
Он остановился; она ждала.
— Что нам надо видеться реже… — Он робко взглянул на нее.
Она молчала.
— Почему? — спросила она потом, подумав.
— Меня грызет змея: это — совесть… Мы так долго остаемся наедине: я волнуюсь, сердце замирает у меня; ты тоже непокойна… я боюсь… — с трудом договорил он.
— Чего?
— Ты молода и не знаешь всех опасностей, Ольга. Иногда человек не властен в себе; в него вселяется какая-то адская сила, на сердце падает мрак, а в глазах блещут молнии. Ясность ума меркнет: уважение к чистоте, к невинности — все уносит вихрь; человек не помнит себя; на него дышит страсть; он перестает владеть собой — и тогда под ногами открывается бездна.
Он даже вздрогнул.
— Ну, что ж? Пусть открывается! — сказала она, глядя на него во все глаза.
Он молчал; дальше или нечего, или не нужно было говорить.
Она глядела на него долго, как будто читала в складках на лбу, как в писаных строках, и сама вспоминала каждое его слово, взгляд, мысленно пробегала всю историю своей любви, дошла до темного вечера в саду и вдруг покраснела.
— Ты все глупости говоришь! — скороговоркой заметила она, глядя в сторону.
— Никаких я молний не видела у тебя в глазах… ты смотришь на меня большею частью, как… моя няня Кузьминична! — прибавила она и засмеялась.
— Ты шутишь, Ольга, а я не шутя говорю… и не все еще сказал.
— Что еще? — спросила она. — Какая там бездна?
Он вздохнул.
— А то, что не надо нам видеться… наедине…
— Почему?
— Нехорошо…
Она задумалась.
— Да, говорят, это нехорошо, — сказала она в раздумье, — да почему?
— Что скажут, когда узнают, когда разнесется…
— Кто ж скажет? У меня нет матери: она одна могла бы спросить меня, зачем я вижусь с тобой, и перед ней одной я заплакала бы в ответ и сказала бы, что я дурного ничего не делаю и ты тоже. Она бы поверила. Кто ж другой? — спросила она.
— Тетка, — сказал Обломов.
— Тетка?
Ольга печально и отрицательно покачала головой:
— Она никогда не спросит. Если б я ушла совсем, она бы не пошла искать и спрашивать меня, а я не пришла бы больше сказать ей, где была и что делала.
— Кто ж еще?
— Другие, все… Намедни Сонечка смотрела на тебя и на меня, улыбалась, и эти все господа и госпожи, что были с ней, тоже.
Он рассказал ей всю тревогу, в какой он жил с тех пор.
— Пока она смотрела только на меня, — прибавил он, — я ничего; но когда этот же взгляд упал на тебя, у меня руки и ноги похолодели…
— Ну? — спросила она холодно.
— Ну, вот я и мучусь с тех пор день и ночь, ломаю голову, как предупредить огласку; заботился, чтоб не напугать тебя… Я давно хотел поговорить с тобой…
— Напрасная забота! — возразила она. — Я знала и без тебя.
— Как знала? — спросил он с удивлением.
— Так. Сонечка говорила со мной, выпытывала из меня, язвила, даже учила, как мне вести себя с тобой.
— И ты мне ни слова, Ольга! — упрекнул он.
— Ты мне тоже до сих пор не сказал ничего о своей заботе!
— Что ж ты отвечала ей? — спросил он.
— Ничего! Что было отвечать на это? Покраснела только.
— Боже мой! До чего дошло: ты краснеешь! — с ужасом сказал он. — Как мы неосторожны! Что выйдет из этого?
Он вопросительно глядел на нее.
— Не знаю, — кратко сказала она.
Обломов думал успокоиться, разделив заботу с Ольгой, почерпнуть в ее глазах и ясной речи силу воли и вдруг, не найдя живого и решительного ответа, упал духом.
Лицо у него подернулось нерешительностью, взгляд уныло блуждал вокруг.
Внутри его уже разыгрывалась легкая лихорадка. Он почти забыл про Ольгу; перед ним толпились: Сонечка с мужем, гости; слышались их толки, смех.
Ольга вместо обыкновенной своей находчивости молчит, холодно смотрит на него и еще холоднее говорит свое «не знаю». А он не потрудился или не умел вникнуть в сокровенный смысл этого «не знаю».
И он молчал: без чужой помощи мысль или намерение у него не созрело бы и, как спелое яблоко, не упало бы никогда само собою: надо его сорвать.
Ольга поглядела несколько минут на него, потом надела мантилью, достала с ветки косынку, не торопясь надела на голову и взяла зонтик.
— Куда? Так рано! — вдруг, очнувшись, спросил он.
— Нет, поздно. Ты правду сказал, — с задумчивым унынием говорила она, — мы зашли далеко, а выхода нет: надо скорей расстаться и замести след прошлого.
Прощай! — сухо, с горечью, прибавила она и, склонив голову, пошла было по дорожке.
— Ольга, помилуй, бог с тобой! Как не видаться! Да я… Ольга!
Она не слушала и пошла скорее; песок сухо трещал под ее ботинками.
— Ольга Сергеевна! — крикнул он.
Не слышит, идет.
— Ради бога, воротись! — не голосом, а слезами кричал он. — Ведь и преступника надо выслушать… Боже мой! Есть ли сердце у ней?.. Вот женщины!
Он сел и закрыл обеими руками глаза. Шагов не стало слышно.
— Ушла! — сказал он почти в ужасе и поднял голову.
Ольга перед ним.
Он радостно схватил ее руку.
— Ты не ушла, не уйдешь?.. — говорил он. — Не уходи: помни, что если ты уйдешь — я мертвый человек!
— А если не уйду, я преступница и ты тоже: помни это, Илья.
— Ах, нет…
— Как нет? Если Сонечка с мужем застанет нас еще раз вместе, — я погибла.
Он вздрогнул.
— Послушай, — торопливо и запинаясь, начал он, — я не все сказал… — и остановился.
То, что дома казалось ему так просто, естественно, необходимо, так улыбалось ему, что было его счастьем, вдруг стало какой-то бездной. У него захватывало дух перешагнуть через нее. Шаг предстоял решительный, смелый.
— Кто-то идет! — сказала Ольга.
В боковой дорожке послышались шаги.
— Уж не Сонечка ли? — спросил Обломов, с неподвижными от ужаса глазами.
Прошло двое мужчин с дамой, незнакомые. У Обломова отлегло от сердца.
— Ольга, — торопливо начал он и взял ее за руку, — пойдем отсюда вон туда, где никого нет. Сядем здесь.
Он посадил ее на скамью, а сам сел на траве, подле нее.
— Ты вспыхнула, ушла, а я не все сказал, Ольга, — проговорил он.
— И опять уйду и не ворочусь более, если ты будешь играть мной, — заговорила она. — Тебе понравились однажды мои слезы, теперь, может быть, ты захотел бы видеть меня у ног своих и так, мало-помалу, сделать своей рабой, капризничать, читать мораль, потом плакать, пугаться, пугать меня, а после спрашивать, что нам делать? Помните, Илья Ильич, — вдруг гордо прибавила она, встав со скамьи, — что я много выросла с тех пор, как узнала вас, и знаю, как называется игра, в которую вы играете… но слез моих вы больше не увидите…
— Ах, ей-богу, я не играю! — сказал он убедительно.
— Тем хуже для вас, — сухо заметила она. — На все ваши опасения, предостережения и загадки я скажу одно: до нынешнего свидания я вас любила и не знала, что мне делать; теперь знаю, — решительно заключила она, готовясь уйти, — и с вами советоваться не стану.
— И я знаю, — сказал он, удерживая ее за руку и усаживая на скамью, и на минуту замолчал, собираясь с духом.
— Представь, — начал он, — сердце у меня переполнено одним желанием, голова — одной мыслью, но воля, язык не повинуются мне: хочу говорить, и слова нейдут с языка. А ведь как просто, как… Помоги мне, Ольга.
— Я не знаю, что у вас на уме…
— О, ради бога, без этого вы: твой гордый взгляд убивает меня, каждое слово, как мороз, леденит…
Она засмеялась.
— Ты сумасшедший! — сказала она, положив ему руку на голову.
— Вот так, вот я получил дар мысли и слова! Ольга, — сказал он, став перед ней на колени, — будь моей женой!
Она молчала и отвернулась от него в противоположную сторону.
— Ольга, дай мне руку! — продолжал он.
Она не давала. Он взял сам и приложил к губам. Она не отнимала. Рука была тепла, мягка и чуть-чуть влажна. Он старался заглянуть ей в лицо — она отворачивалась все больше.
— Молчание? — сказал он тревожно и вопросительно, целуя ей руку.
— Знак согласия! — договорила она тихо, все еще не глядя на него.
— Что ты теперь чувствуешь? Что думаешь? — спросил он, вспоминая мечту свою о стыдливом согласии, о слезах.
— То же, что ты, — отвечала она, продолжая глядеть куда-то в лес; только волнение груди показывало, что она сдерживает себя.
«Есть ли у ней слезы на глазах?» — думал Обломов, но она упорно смотрела вниз.
— Ты равнодушна, ты покойна? — говорил он, стараясь притянуть ее за руку к себе.
— Не равнодушна, но покойна.
— Отчего ж?
— Оттого, что давно предвидела это и привыкла к мысли.
— Давно! — с изумлением повторил он.
— Да, с той минуты, как дала тебе ветку сирени… я мысленно назвала тебя…
Она не договорила.
— С той минуты!
Он распахнул было широко объятия и хотел заключить ее в них.
— Бездна разверзается, молнии блещут… осторожнее! — лукаво сказала она, ловко ускользая от объятий и устраняя руки его зонтиком.
Он вспомнил грозное «никогда» и присмирел.
— Но ты никогда не говорила, даже ничем не выразила… — говорил он.
— Мы не выходим замуж, нас выдают или берут.
— С той минуты… ужели?.. — задумчиво повторил он.
— Ты думал, что я, не поняв тебя, была бы здесь с тобою одна, сидела бы по вечерам в беседке, слушала и доверялась тебе? — гордо сказала она.
— Так это… — начал он, меняясь в лице и выпуская ее руку.
У него шевельнулась странная мысль. Она смотрела на него с спокойной гордостью и твердо ждала; а ему хотелось бы в эту минуту не гордости и твердости, а слез, страсти, охмеляющего счастья, хоть на одну минуту, а потом уже пусть потекла бы жизнь невозмутимого покоя!
И вдруг ни порывистых слез от неожиданного счастья, ни стыдливого согласия!
Как это понять!
В сердце у него проснулась и завозилась змея сомнения… Любит она или только выходит замуж?
— Но есть другой путь к счастью, — сказал он.
— Какой? — спросила она.
— Иногда любовь не ждет, не терпит, не рассчитывает… Женщина вся в огне, в трепете, испытывает разом муку и такие радости, каких…
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 32 ]
[ 33 ]
/ Полные произведения / Гончаров И.А. / Обломов
Смотрите также по
произведению «Обломов»:
- Сочинения
- Краткое содержание
- Характеристика героев
- Критические статьи
Нужно ли думать о своих ошибках, даже если это причиняет боль?
Безусловно, нужно, даже, я думаю, необходимо. Так,
например, Илья Ильич Обломов, главный герой одноименного романа Гончарова,
видимо, не часто думал о своих ошибках. Приехав в Петербург из своей
богоспасаемой Обломовки, Илья Ильич поначалу жил как все: окончил университет,
завёл приличную обстановку, служил, ходил в департамент, радовался, грустил,
влюблялся… Ни в характере, ни в образе жизни Ильи Ильича ничто не предвещало
ошибки.
Да, собственно, и ошибка-то случилась пустяшная:
Обломов перепутал Астрахань и Архангельск и отправил письмо не в тот город. Эта
пустяковая ошибка, а также обломовская «голубиная кротость» привели к
тому, что сначала Илья Ильич сказался больным, а затем и вовсе подал в
отставку. Постепенно Обломов отвык от жизни и последние три года, из 12 лет,
проведенных в Петербурге, совсем никуда не выходит, осознав, что горизонт его
деятельности и жития-бытия кроется в нём самом.
Мы не знаем точно, насколько много и часто думал
Обломов о своей ошибке, однако мы знаем, что тот Обломов, которого мы видим на
страницах романа формально начался с неё, с того, что Илья Ильич перепутал
Астрахань и Архангельск.
Мне кажется, что через какое-то время Обломов
вообще перестал вспоминать об этой дурацкой ошибке. Зато, когда в жизни
Обломова наступала одна из ясных и сознательных минут, он думал. Но, конечно,
не о дурацкой ошибки, а о своей жизни. Обломов думал о том, почему его жизнь
началась с погасания: почему он от юности сразу перешёл в старость, минуя
зрелость. Обломов думал также и о том, почему у него нет воли к поступку,
почему он, взрослый 33-летний мужчина, не только не может написать письмо
старосте, переехать на новую квартиру, закончить план обустройства родной Обломовки,
но и просто не может встать с дивана, снять халат, начать хоть что-то делать. В
начале романа Обломов страдает от чувства вины, что драгоценный клад его души
завален дрянью, что он изменил идеалам юности служить Отечеству на парусах ума
и воли. Это чувство вины приводит Обломова к осознанию того, что гамлетовский
вопрос «быть или не быть» стал для него — «Теперь или
Никогда».
Мучаясь сознанием вины и желанием быть полезным,
считая свою жизнь ошибкой, Обломов, конечно, принимает решение исправить ошибку:
Илья Ильич выбирает «Теперь», выбирает вернуться в жизнь, выбирает
поприще, выбирает Служение. Но эта вторая попытка пожить жизнью других приводит
Обломова к убеждению, что «эта их петербургская жизнь» — вовсе не
жизнь, нет ничего человеческого в игре дрянных страстишек, в карьеризме, в
пустоте светской жизни.
Безусловно, обдумывание своей ошибочной жизни
причиняет Обломову боль. Однако это обдумывание ошибок приводит Обломова к
убеждению, что его задача теперь – сохранить себя Целым, не стать Другим,
сохранить человеческую душу и ум, не растратиться по пустякам.
Вторая ошибка Обломова, которую он серьезно
обдумывает и даже пишет большое письмо об этой ошибке, — его любовь к Ольге
Ильинской. Ведь всё, что писал Обломов Ольге в начале их отношений, оказалось
пророческим. В письме Обломов считает ошибкой и свою надежду быть любимым,
осуществить мечту о Жене как царице новой Обломовки и выбор Ольги; Ольге нужен
Другой – не Обломов.
Других ошибок Обломов не совершает: во всяком
случае ни угасание на Выборгской стороне в доме Агафьи Матвеевны Пшеницыной, ни
брак с нею, ни ребенок от нее, не вызывают у Обломова скорбных чувств.
Наоборот, последние годы своей жизни Обломов считает своей судьбой. Да,
воспоминания об Ольге (ошибка) приносят боль, и Обломов старается не
вспоминать.
Таким образом, можно сделать вывод, что серьёзное
обдумывание ошибок позволяет человеку прожить жизнь осмыслено, сделать верный
выбор, не изменять себе и как можно меньше ранить других.
562 слова
В 1859 г. И. А. Гончаров написал злободневное произведение «Обломов», в котором раскрываются острые социально-психологические вопросы. Поиск смысла жизни, дружба и любовь, отношения детей и родителей — всё это показано сквозь призму жизни главного героя. Изучение романа и анализ образа Ильи Ильича предусмотрены школьной программой за 10 класс. Представленный обзор поможет подготовиться к уроку.
Оглавление:
- Вступительная часть
- Причины эскапизма героя
- Сравнение Обломова и Штольца
- Любовь к Ольге
- Отношения с Агафьей
- Положительные и отрицательные черты
Нужно ли думать о своих ошибках, даже если это причиняет боль?
Безусловно, нужно, даже, я думаю, необходимо. Так,
например, Илья Ильич Обломов, главный герой одноименного романа Гончарова,
видимо, не часто думал о своих ошибках. Приехав в Петербург из своей
богоспасаемой Обломовки, Илья Ильич поначалу жил как все: окончил университет,
завёл приличную обстановку, служил, ходил в департамент, радовался, грустил,
влюблялся… Ни в характере, ни в образе жизни Ильи Ильича ничто не предвещало
ошибки.
Да, собственно, и ошибка-то случилась пустяшная:
Обломов перепутал Астрахань и Архангельск и отправил письмо не в тот город. Эта
пустяковая ошибка, а также обломовская «голубиная кротость» привели к
тому, что сначала Илья Ильич сказался больным, а затем и вовсе подал в
отставку. Постепенно Обломов отвык от жизни и последние три года, из 12 лет,
проведенных в Петербурге, совсем никуда не выходит, осознав, что горизонт его
деятельности и жития-бытия кроется в нём самом.
Мы не знаем точно, насколько много и часто думал
Обломов о своей ошибке, однако мы знаем, что тот Обломов, которого мы видим на
страницах романа формально начался с неё, с того, что Илья Ильич перепутал
Астрахань и Архангельск.
Мне кажется, что через какое-то время Обломов
вообще перестал вспоминать об этой дурацкой ошибке. Зато, когда в жизни
Обломова наступала одна из ясных и сознательных минут, он думал. Но, конечно,
не о дурацкой ошибки, а о своей жизни. Обломов думал о том, почему его жизнь
началась с погасания: почему он от юности сразу перешёл в старость, минуя
зрелость. Обломов думал также и о том, почему у него нет воли к поступку,
почему он, взрослый 33-летний мужчина, не только не может написать письмо
старосте, переехать на новую квартиру, закончить план обустройства родной Обломовки,
но и просто не может встать с дивана, снять халат, начать хоть что-то делать. В
начале романа Обломов страдает от чувства вины, что драгоценный клад его души
завален дрянью, что он изменил идеалам юности служить Отечеству на парусах ума
и воли. Это чувство вины приводит Обломова к осознанию того, что гамлетовский
вопрос «быть или не быть» стал для него — «Теперь или
Никогда».
Мучаясь сознанием вины и желанием быть полезным,
считая свою жизнь ошибкой, Обломов, конечно, принимает решение исправить ошибку:
Илья Ильич выбирает «Теперь», выбирает вернуться в жизнь, выбирает
поприще, выбирает Служение. Но эта вторая попытка пожить жизнью других приводит
Обломова к убеждению, что «эта их петербургская жизнь» — вовсе не
жизнь, нет ничего человеческого в игре дрянных страстишек, в карьеризме, в
пустоте светской жизни.
Безусловно, обдумывание своей ошибочной жизни
причиняет Обломову боль. Однако это обдумывание ошибок приводит Обломова к
убеждению, что его задача теперь – сохранить себя Целым, не стать Другим,
сохранить человеческую душу и ум, не растратиться по пустякам.
Вторая ошибка Обломова, которую он серьезно
обдумывает и даже пишет большое письмо об этой ошибке, — его любовь к Ольге
Ильинской. Ведь всё, что писал Обломов Ольге в начале их отношений, оказалось
пророческим. В письме Обломов считает ошибкой и свою надежду быть любимым,
осуществить мечту о Жене как царице новой Обломовки и выбор Ольги; Ольге нужен
Другой – не Обломов.
Других ошибок Обломов не совершает: во всяком
случае ни угасание на Выборгской стороне в доме Агафьи Матвеевны Пшеницыной, ни
брак с нею, ни ребенок от нее, не вызывают у Обломова скорбных чувств.
Наоборот, последние годы своей жизни Обломов считает своей судьбой. Да,
воспоминания об Ольге (ошибка) приносят боль, и Обломов старается не
вспоминать.
Таким образом, можно сделать вывод, что серьёзное
обдумывание ошибок позволяет человеку прожить жизнь осмыслено, сделать верный
выбор, не изменять себе и как можно меньше ранить других.
562 слова
В 1859 г. И. А. Гончаров написал злободневное произведение «Обломов», в котором раскрываются острые социально-психологические вопросы. Поиск смысла жизни, дружба и любовь, отношения детей и родителей — всё это показано сквозь призму жизни главного героя. Изучение романа и анализ образа Ильи Ильича предусмотрены школьной программой за 10 класс. Представленный обзор поможет подготовиться к уроку.
Оглавление:
- Вступительная часть
- Причины эскапизма героя
- Сравнение Обломова и Штольца
- Любовь к Ольге
- Отношения с Агафьей
- Положительные и отрицательные черты
Вступительная часть
Главный герой произведения — мечтательный человек, не обладающий бытовыми навыками, инфантильный и неприспособленный к жизни. Илья проводит в мечтах бо́льшую часть времени, однако ничего не делает для того, чтобы они осуществились. Обломов точно знает, что хочет иметь большую семью и много детей.
Идиллическая картинка, в которой герой живёт в родном поместье под названием Обломовка с женой и потомством, существует только в его воображении. В действительности мужчина, которому уже исполнилось 30 лет, проводит дни в праздности. Яркие черты характера героя:
- апатичность;
- лень;
- мечтательность;
- склонность к рефлексии.
Илья Ильич много думает, вспоминая детство и представляя, как хорошо было бы жить в поместье вместе с доброй, хозяйственной женой и послушными детьми. В сонном оцепенении он проводит почти все дни и встаёт с дивана лишь тогда, когда происходит что-то неординарное, например, приходят гости.
Илья Ильич не замечает, как деградирует. Каждый день он занимается тем, что нанизывает мечты одна на другую. Это изматывает его настолько, что в конце концов он засыпает обессиленный. Жизнь и поведение Обломова однообразны, но он не думает об этом. Реальный мир пугает героя своей активностью и непредсказуемостью. В этом заключается типичность образа: многие современники Ильи жили похоже.
В глубине души мужчина понимает: если он начнёт жить так же полноценно, как большинство людей, это значит, что придётся быть ответственным за слова и поступки, мириться с поражениями и допускать ошибки, которые будут приводить к страданиям. Движение вперёд не может быть гладким, и Обломов это осознаёт.
Причины эскапизма героя
Чтобы лучше понять, почему Илья прячется от действительности в выдуманный мир, стоит вспомнить, в каких условиях он рос и как его воспитывали. Мужчина родился в тихом поместье, расположенном далеко от столицы. Место называлось Обломовкой. Вот что с детства окружало героя:
- любовь и чрезмерная забота отца и матери;
- возможность проводить время праздно, не трудиться;
- размеренная жизнь;
- живописные пейзажи;
- отсутствие любых трудностей.
Родители обожали мальчика, но совершенно не подготовили его к трудностям, с которыми герою пришлось встретиться, став взрослым. Илье казалось, что его везде будут принимать с таким же отношением, какое он видел дома. Каково же было удивление героя, когда на службе он встретил другой настрой.
В коллективе, где работал Обломов, о нём никто не заботился как дома. Казалось, каждый думает только о своей карьере. Герой чувствовал себя неуютно из-за того, что до него никому не было дела. Совершив ошибку, Илья боялся наказания и подумал, что его могут уволить. Предваряя негативное развитие событий, он ушёл со службы по собственной инициативе.
Эта попытка жить как все стала единственной, герой больше не пытался куда-либо устроиться. Деньги на жизнь у него были — из Обломовки каждый месяц присылали небольшую сумму. Он стал проводить дни в постели, изредка вставая с неё. Так ему было уютно и спокойно: опасности и суета внешнего мира больше не тревожили ранимую душу.
Сравнение Обломова и Штольца
Друг детства Ильи Обломова — Андрей Штольц. Хотя эти люди всегда были в хороших отношениях и имели сходное происхождение, их характеры кардинально различаются. Отличительные черты Штольца:
- уверенность в себе;
- стремление любой ценой достигать целей;
- активная жизненная позиция;
- отсутствие страха перед неудачами.
В то время как мысли Обломова устремлены в прошлое, Штольц с интересом смотрит в будущее. Ему хочется достичь невероятных высот. Жизнь этого человека — постоянная борьба с препятствиями, труд и развитие.
Илья живёт иллюзиями, Штольц — реальностью. Первый герой старается укрыться от мира, второй смело идёт ему навстречу.
Как часто бывает, друзья обладают противоположными чертами, и их можно даже назвать разнонаправленными по характеру, однако они прекрасно ладят, потому что дополняют друг друга. У одного экстравертный тип личности, у другого — интровертный. Когда Андрей приходит в гости к Илье, последнему приходится напрягаться, вставать с постели, умываться и одеваться.
Если бы не Штольц, жизнь так и текла бы размеренно, и только благодаря другу Обломов всё ещё ведёт дела в родном поместье. Не будь Андрея, Обломовка была бы продана за ничтожную сумму. Людей наподобие Тарантьева, готовых при случае прибрать к рукам чужое на законных основаниях, вокруг Обломова было много.
Со своей стороны, приятель героя понимал, что нужно прилагать усилия, чтобы спасти Илью от пагубного влияния «обломовщины». Если не заботиться о нем, он окончательно погрязнет в бесплодных мечтах и деградирует. Поэтому Штольц делал всё, чтобы растормошить героя:
- брал его на светские приёмы;
- убеждал читать интересные книги;
- приглашал на прогулки;
- рассказывал о значимых событиях в обществе.
Гончаров намеренно ввёл в произведение образ-антипод. Это позволило показать положительные отрицательные черты характера главного героя более выпукло.
Штольц тоже не идеален, в сравнении с ленивым барином это проявляется особенно отчётливо.
Наряду с пассивностью, ленью и стремлением спрятаться от мира, в образе Обломова выделяются такие черты:
- умение сочувствовать близким;
- понимание;
- нежность;
- доброта́;
- душевное тепло.
Штольц был нужен Обломову, но и Андрей получал многое от дружбы и общения с Ильёй. Проводя время с апатичным и мечтательным мужчиной, он обретал душевное равновесие, которое утрачивал в постоянном стремлении вперёд.
Любовь к Ольге
Обломов за свою жизнь любил дважды. Первый раз чувство вспыхнуло в душе, когда он познакомился с Ольгой Ильинской. Эту любовь можно было назвать страстью. В сердце поселилась всеохватывающая буря, Илья начал раскрываться как личность. Однако чувство стало не только стихийным, но и скоротечным.
Второй раз Обломов по-настоящему полюбил, когда сблизился с Агафьей Пшеницыной. В этих отношениях он был счастлив, а плодом любви стал ребёнок. В общении с каждой из женщин личность Ильи Ильича проявилась по-разному.
Когда у героя начался роман с Ольгой, ему захотелось дотянуться до её уровня. Он сам не заметил, как постепенно начал вылезать из засосавшего болота «обломовщины». Ради Ильинской мужчина сменил старый халат на приличный костюм, стал много читать и стремиться к счастливому будущему. Иллюзорный мир, раньше существовавший только в воображении героя, теперь стал казаться не таким призрачным. У Обломова появилась цель: создать с Ольгой семью, поселиться в благоустроенном особняке и жить сча́стливо и спокойно, как большинство порядочных людей.
Но оказалось, что к полноценным переменам Илья Ильич не был готов. Ольге хотелось развиваться и достигать поставленных целей, а Обломову это было чуждо. Спустя некоторое время после начала романа герой написал девушке письмо, которое представляло собой исповедь. Он высказал предположение, что её чувства нельзя назвать настоящей любовью. Это был первый шаг назад.
С одной стороны, мужчину можно упрекнуть в слабости и нежелании меняться, с другой — этот поступок достоин похвалы. Интуитивно Илья понимал, что он и Ильинская слишком по-разному относятся к любви. Женщине требовалось гораздо больше, чем способен был дать Обломов.
Илья понимал, что эти отношения ни к чему не приведут: рано или поздно жизненные пути разойдутся. Возможен и другой вариант: герой будет мучительно развиваться, изображать из себя деятельную личность. При этом никуда не денутся его изначальные качества: чувственность, доброта, нежность. Таким образом у него получится сделать Ольгу счастливой, но сам Илья будет глубоко несчастным.
Отношения с Агафьей
Герой понял, что самым правильным выходом будет расставание с Ильинской. Оно далось нелегко, и хорошо, что в трудные минуты рядом оказалась Агафья Пшеницына: в её обществе герой нашёл утешение. Женщина была готова обеспечивать сытость и комфорт тому, кто рядом, обожать своего избранника и уважать его. Агафью можно назвать женским идеалом Ильи. Краткая характеристика героини:
- хозяйственная;
- душевная;
- добрая;
- малообразованная;
- понимающая.
Сначала Агафья и Илья только уважали друг друга, но чем больше они общались, тем сильнее становилось взаимное чувство. Постепенно оно перешло в сильную и спокойную любовь.
Вышло так, что Пшеницына обеспечила герою то безоблачное счастье, к которому он стремился в мечтах. Когда приезжает Штольц и хочет забрать героя, тот отказывается. Теперь причина уже не в лени, а в том, что есть жена, которая ему дорога.
Положительные и отрицательные черты
Проанализировав образ Ильи Обломова, можно сделать вывод: этого героя нельзя назвать безусловно отрицательным или положительным. Он вызывает и симпатию, и антипатию, причём в разные моменты какое-то чувство может преобладать. Описать образ Обломова кратко можно так: многогранная натура, обладающая нереализованным потенциалом.
За видимой пассивностью и ленью скрывается внутренняя глубина. Некоторые критики считают, что Гончаров наделил героя некоторыми своими чертами. В результате получился типичный представитель русской нации, который много размышляет о будущем, желает для себя счастья, но не готов добиваться его активно, а предпочитает смиренно ждать, пока его жизнь изменится к лучшему. Тему пассивности и нереализованного потенциала автор проносит через всё произведение.
Тем, кто интересуется творчеством писателя, а также всем учащимся 10 классов анализ образа персонажа пригодится для того, чтобы лучше понять замысел Гончарова. Школьникам представленный обзор поможет в написании сочинения.
Обломов – это одно из наиболее успешных произведений Ивана Гончарова. Для его написания автору понадобилось 12 лет, роман Обломов является второй частью трилогии на ряду с произведениями «Обыкновенная история» и «Обрыв».
Главный герой романа – пассивный и ужасно ленивый человек Илья Ильич Обломов. Он только и делает, что лежит на диване, ест и размышляет. Все за него делает его слуга Захар. Друг Обломова Андрей Штольц – полная противоположность своему товарищу. Он на какое-то время возвращает Илью Ильича к жизни. За это время Обломов даже успевают влюбиться и сделать предложение Ольге Ильинской, талантливой женщине с прогрессивными мыслями. Обломов был настолько отстранен от жизни, что легко поддался уговорам хитрого Тарантьева и переехал к Агафьи Матвеевне Пшеницыной, а Тарантьев прибрал поместье Обломова к своим рукам. Обломов умер от инсульта еще совсем молодым, оставив после себя сына от Пшеницыной.
Огромную роль в восприятии характера главного героя имеет его сон. Прием сна не оказывает никакого влияния на развитие сюжета, является самостоятельной главой и позволяет как нельзя лучше понять внутреннюю сущность Обломова. Во сне главный герой видит себя семилетним мальчиком, живущим в Обломовке. Все его порывы активности и любознательности тут же пресекались его родителями и няньками. К 12 годам юноша был полностью испорчен таким воспитанием и не понимал, зачем нужно учиться, зачем самому что-то делать, если за него это сделают другие. Сон Обломова дает понять, что его характер и пассивное отношение к жизни – это не врожденные недостатки, а результат неправильного воспитания.
Цитаты
Это дурная черта у мужчин — стыдиться своего сердца. Это тоже самолюбие, только фальшивое. Лучше бы они постыдились иногда своего ума: он чаще ошибается.
Если чувства искренние, то их нечего стыдится.
Любовь менее взыскательна, нежели дружба, она даже часто слепа, любят не за заслуги. Но для любви нужно что-то такое, иногда пустяки, что ни определить, ни назвать нельзя.
Любят не за что-то, а вопреки.
Дружба — вещь хорошая, когда она — любовь между молодыми мужчиной и женщиной или воспоминание о любви между стариками. Но боже сохрани, если она с одной стороны дружба, а с другой — любовь.
Молодым людям сложно дружить, один из них часто влюбляется.
Дружба утонула в любви.
Любовь либо сменяет дружбу, либо убивает ее.
Некоторым ведь больше нечего и делать, как только говорить. Есть такое призвание.
Да еще не просто говорить, а судить всех.
Вчера пожелал, сегодня достигаешь желаемого страстно, до изнеможения, а послезавтра краснеешь, что пожелал, потом клянешь жизнь, зачем исполнилось, – ведь вот что выходит от самостоятельного и дерзкого шагания в жизни, от своевольного хочу.
Какой смысл горячо желать чего-то, если вы не знаете, зачем оно вам надо.
Надо идти ощупью, на многое закрывать глаза и не бредить счастьем, не сметь роптать, что оно ускользнет, – вот жизнь! Кто выдумал, что она – счастье, наслаждение? Безумцы!..»
В жизни на многое приходится закрывать глаза.
Если отталкивать всякий случай, как ошибку, когда же будет – не ошибка?..
Пока не совершишь поступок, так и не поймешь, ошибка он или нет…
Иногда человек не властен в себе; в него вселяется какая-то адская сила, на сердце падает мрак, а в глазах блещут молнии. Ясность ума меркнет: уважение к чистоте, к невинности – все уносит вихрь; человек не помнит себя; на него дышит страсть; он перестает владеть собой – и тогда под ногами открывается бездна…
Иногда человек ведет себя так, будто в него вселяется бес.
Короткое, ежедневное сближение с человеком не обходится ни тому, ни другому даром: много надо и с той и с другой стороны жизненного опыта, логики и сердечной теплоты, чтоб, наслаждаясь только достоинствами, не колоть и не колоться взаимными недостатками.
Сближение с человеком — это обмен либо недостатками, либо достоинствами.
Мы не выходим замуж, нас выдают или берут.
Выходим, потому что берут.
Да, кум, пока не перевелись олухи на Руси, что подписывают бумаги, не читая, нашему брату можно жить.
Да разве после одного счастья бывает другое, потом третье, такое же?
Счастье сменяется одно другим.
Странен человек! Чем счастье ее было полнее, тем она становилась задумчивее и даже… боязливее.
Все мечтают о счастье, но как только оно приближается, все начинают его бояться.
Воспоминания — один только стыд и рвание волос.
А кому-то воспоминания греют душу.
Глядишь, кажется, нельзя и жить на белом свете, а выпьешь — можно жить!
Водка многих сначала возвращает к жизни, потом отнимает ее.
У сердца, когда оно любит, есть свой ум… оно знает, чего хочет, и знает наперед, что будет.
Сердце умеет не только чувствовать, но и думать.
Есть такие люди, в которых, как ни бейся, не возбудишь никак духа вражды, мщения и т. п. Что ни делай с ними, они всё ласкаются. Впрочем, надо отдать им справедливость, что и любовь их, если разделить её на градусы, до степени жара никогда не доходит. Хотя про таких людей говорят, что они любят всех и потому добры, а в сущности они никого не любят и добры потому только, что не злы.
И эти люди — не флегматики, это просто равнодушные к жизни.
Любить можно мать, отца, няньку, даже собачонку: всё это покрывается общим собирательным понятием «люблю».
Понятие, может, и собирательное, но любят каждого по-своему.
Страсть! Все это хорошо в стихах да на сцене, где в плащах, с ножами, расхаживают актеры, а потом идут, и убитые и убийцы, вместе ужинать…
В жизни все абсолютно по-другому.
Недаром говорят, что женщинам верить нельзя: они лгут и с умыслом — языком, и без умысла — взглядом, улыбкой, румянцем, даже обмороками…
Они не лгут, они так добиваются целей.
Я цель твоя, говоришь ты и идёшь к ней так робко, медленно; а тебе ещё далеко идти; ты должен стать выше меня. Я жду этого от тебя! Я видала счастливых людей, как они любят, – прибавила она со вздохом, – у них всё кипит, и покой их не похож на твой; они не опускают головы; глаза у них открыты; они едва спят, они действуют! А ты… нет, не похоже, чтоб любовь, чтоб я была твоей целью…
Цель выбирает достойных.
Что за ребенок, если ни разу носу себе или другому не разбил?
Как это что? Тихий, спокойный…)
Воспоминания — или величайшая поэзия, когда они — воспоминания о живом счастье, или — жгучая боль, когда они касаются засохших ран…
Одни воспоминания греют душу, другие — рвут ее на части.
Грамотность вредна мужику: выучи его, так он, пожалуй, и пахать не станет.
Грамотность никому не вредна!
Когда не знаешь, для чего живешь, так живешь как-нибудь, день за днем; радуешься, что день прошел, что ночь прошла, и во сне погрузишь скучный вопрос о том, зачем жил этот день, зачем будешь жить завтра.
Вместо того, чтобы думать о смысле жизни, нужно просто жить!
Да, страсть надо ограничить, задушить и утопить в женитьбе…
Страсть не в женитьбе нужно топить, а задолго до ее.
Человек создан сам устраивать себя и даже менять свою природу, а он отрастил брюхо да и думает, что природа послала ему эту ношу!
Природа дает жизнь, все остальное человек создает сам.
Они, живучи вдвоем, надоели друг другу. Короткое, ежедневное сближение человека с человеком не обходится ни тому, ни другому даром: много надо и с той и с другой стороны жизненного опыта, логики и сердечной теплоты, чтоб, наслаждаясь только достоинствами, не колоть и не колоться взаимными недостатками.
Совместная жизнь до поры до времени приносит удовольствие, потом она превращается в привычку а через годы и вовсе люди начинают надоедать друг другу.
Самолюбие – соль жизни!
Злоупотребление солью приносит вред. Злоупотребление самолюбием тоже.
Трудно быть умным и искренним в одно время, особенно в чувстве…
Чтобы быть умным, часто приходится скрывать истинные чувства, а когда становишься искренним — всем ты начинаешь казаться глупым.
Разве любовь не служба?
В какой-то степени да, в ЗАГСе тоже своего рода присягу принимают…)
Меню статьи:
Илья Ильич Обломов – главный герой одноименного романа Гончарова. Этот образ уникален тем, что в полной мере обличает нехарактерное негативное качество на поприще литературы, но присущее каждому человеку состояние – лень. Одни люди находят в себе силы побороть лень и сделать лень периодической гостьей, для некоторых, как в случае Обломова, лень становится постоянным спутником жизни. Почему так происходит, есть ли выход из подобной ситуации и от кого зависит результат такого противостояния? На эти вопросы Гончаров дает ответы, изображая все последствия такой жизни на примере дворянина Обломова.
Отношение Гончарова к Обломову
Иван Александрович Гончаров написавший роман «Обломов» описал по настоящему, что было в XlX веке, показал образ русского общества, подходящий для эпохи. Выхода этого прекрасного романа ждали с нетерпение очень многие люди.
В начале своего романа он описывает жизнь Илья Ильича Обломова, обычного дворянина, который не куда не выходит, ни где не работает, не ведёт военную службу, просто лежит дома на своём диване и думает о будущим, точнее сказать просто существует. Вроде мысли у него в голове встать ответить на письмо деревенские, но почему то он не может это сделать, так же как и встать с утра и попить чай, ну у него все время в голове какие-то отговорки. У него даже нет никаких целей в жизни, мечты, целеустремление добиться чего либо, его жизнь один мрак, он просто существует — так изобразил героя автор
Вся его жизнь проходит в одной комнате, которая ему и спальня, и кабинет, и приемная.. Лежать дома и никуда не выходить для него это было вполне нормально. С первого взгляда кажется как будто у него не силы воли. Так как он не занимается ни чем, ни в чем не видеть цель жизни. Он не хочет не какой карьеры ,даже быть бизнесменом загруженным в бумаге, он считает что в них нет искренних чувств и вольный мысли. Понятное дело что у таких людей нет никаких друзей, все кто к нему приходили искали только выгоду для себя.
Но все же был у него один друг, которого звали Андрей Штольц. Только он парой ему мог помочь выйти из себя и со своего мрачного мира, и подняться с кровати хоть иногда.
Он даже познакомил его с очень красивой, и очаровательной девушкой, которую зовут Ольгой. Так как думал — может любовь может ему помочь в такой сложной ситуации. Как оказалось, Андрей был прав, поначалу все пошло хорошо, у Оли потихоньку началось получаться выводить его с этого душевного болота, к частью, радости, и к любви. Но вскоре Обломов пугается своих чувств, и ничего у него опять не получается. И после этого Ольга понимает, что они совсем разные люди, и не подходят друг к другу. И жизнь у него становиться совсем бессмысленной.. Можно сказать что сам Илья Ильич медленно не понимая сам себя потихоньку укладывает в гроб. Вскоре он признается своему другу Штольцу что он понял , то что он уходить в себя. Хоть обломов и остался прежним, но все же он осознал все свои ошибки, хоть это и было очень поздно. Беда его была в том ,то что он не когда не видел для себя хорошего, идеального примере, как настоящего мужчину, и все этого привело его до такого состояния. Хоть был у него маленький пример рядом, друг Штольц, но все равно он не смог даже стать как он, так как характеры людей совсем разные.
Обломов имеет дворянское происхождение
«Дворянин родом». У него 300 крепостных: «Триста душ».
Илья Ильич владелец родового поместья, в котором он не был уже 12 лет: «двенадцатый год в Петербурге»
Илья Ильич Обломов живет в Петербурге на: «Гороховой улице»
Его возраст точно не известен
Он «человек лет тридцати двух-трёх от роду» Обломов имеет привлекательную внешность, он вызывает симпатию: «среднего роста, приятной наружности»
У него серые глаза, но они какие-то пустые: «с тёмно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определённой идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица».
Обломов ведет пассивный способ жизни, он редко бывает вне дома, поэтому его лицо кажется бесцветным:
«Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный или казался таким, может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого».
Предлагаем ознакомиться с кратким содержанием романа И. Гончарова где говорится о двух сторонах России 19-го века.
Беспечность – это постоянное состояние Обломова, его личные вещи также обретают эту характеристику: «С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока». Порой его состояние беспечности менялось скукой или усталостью:
«Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души».
Любимая одежда Обломова – домашний халат
«…Из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намёка на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него».
Его халат был значительно поношенный, но Обломова это не смущает: « утратил свою первоначальную свежесть и местами заменил свой первобытный, естественный лоск другим, благоприобретённым, но всё ещё сохранял яркость восточной краски и прочность ткани».
Илья Ильич облюбовал халат, потому, что он такой же «мягкий», как и его владелец:
«Халат имел в глазах Обломова тьму неоценённых достоинств: он мягок, гибок; тело не чувствует его на себе; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела».
Любимое времяпровождение Обломова – лежание на диване, на это у него нет веской причины – он делает это из лени:
«Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием».
В кабинете у Ильи Ильича много вещей, в которых их владелец не нуждается – они были приобретены и поставлены, потому, что так было принято: «смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил всё это?»».
В доме, снимаемом Обломовым, нет порядка – пыль, мусор равномерно разместились по всем предметам: «По стенам, около картин, лепилась в виде фестонов паутина, напитанная пылью; зеркала, вместо того чтоб отражать предметы, могли бы служить скорее скрижалями для записывания на них по пыли каких-нибудь заметок на память. Ковры были в пятнах».
Дни Ильи Ильича происходят всегда по одному и тому же сценарию – он долго не встает, валяется на диване и все утро намеривается встать, переделать кучу дел, но постоянно отстрачивает свое намерение: «вознамерился встать, умыться и, напившись чаю, подумать хорошенько, кое-что сообразить… С полчаса он всё лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет ещё сделать это и после чаю, а чай можно пить, по обыкновению, в постели, тем более, что ничто не мешает думать и лёжа».
Некоторое время спустя Обломовы были богаты и состоятельны, но потом дела ухудшились, почему так произошло, сами Обломовы не знают: «беднел, мельчал и наконец незаметно потерялся между не старыми дворянскими домами».
Обломов любит часто звать к себе слугу Захара, почти всегда это пустые просьбы, порой Илья Ильич и сам не знает зачем он позвал Захара: «Зачем же это я звал – не помню! Поди пока к себе, а я вспомню».
Время от времени с Обломова спадает апатия, он выговаривает Захару за бардак и мусор в доме, но дальше выговоров дело не движется – все так и остается на своих местах: «…от пыли заводится моль? Я иногда даже вижу клопа на стене!»
Илья Ильич не любит перемены, необходимость переезда его страшно огорчает, он старается максимально отстрочить этот момент, игнорирует просьбу владельца жилья ускорить переезд: «с месяц, говорят, обещали, а всё не съезжаете… полиции дадим знать».
Боязнь изменить свою жизнь
Он сам осознает такую нетерпимость к переменам «…Терпеть не могу никаких перемен». Обломов не терпит холода: «Не подходите, не подходите: вы с холода!»
Званые обеды и большие скопления кажутся Илье Ильичу скучным и бестолковым занятием: «Боже ты мой! Вот скука – то должна быть адская!»
Обломов не любит работать: «работать с восьми часов до двенадцати, с двенадцати до пяти, да дома ещё – ой, ой».
Характеристика Пенкина об Обломове: «…неисправимый, беззаботный ленивец!». Обломов считает, что работа не должна быть слишком утомительной: «Ночью писать… когда же спать-то»
Знакомые Обломова удивлены его бездеятельностью. Тараньев так говорит о лени Ильи Ильича: «Скоро двенадцать часов, а он валяется»
Тарантьев обманывает Обломова и часто забирает у него деньги: «…выхватил из рук Обломова ассигнацию и проворно спрятал в карман». Несколько лет тому Обломов пытался пойти на службу и стал коллежским секретарем. Работа давалась ему с трудом: «…начиналась беготня, суета, все смущались, все сбивали друг друга с ног».
В виду своей лени и рассеянности, для Обломова служба стала адом, он с трудом прослужил два года и покинул службу, посчитав такой вид деятельности неподходящим ему: «Исстрадался Илья Ильич от страха и тоски на службе даже и при добром, снисходительном начальнике».
Илья Ильич часто делает ошибки в работе, однажды он перепутал адреса и послал нужные документы не в Астрахань а в Архангельск. Когда ошибка выяснилась, Обломов долго переживал, потому, что осознавал безответственность своего поступка: «хотя и он и все прочие знали, что начальник ограничится замечанием; но собственная совесть была гораздо строже выговора».
Единственный человек, способный расшевелить этого ленивца, его друг детства Андрей Штольц: «Юношеский жар Штольца заражал Обломова, и он сгорал от жажды труда».
Учеба давалась Обломову сложно – его родители часто делали ему поблажки и оставляли дома, в то время, когда учебный процесс не был завершен. Обломов не пытался никогда исправить это положение вещей, уровень его образованности устраивает Илью Ильича: «…у него между наукой и жизнью лежала целая бездна, которой он не пытался перейти. Жизнь у него была сама по себе, а наука сама по себе».
От постоянного безделья и неподвижности у Обломова начинает появляться различные отклонения в функционировании систем его организма: «Желудок почти не варит, под ложечкой тяжесть, изжога замучила, дыханье тяжело».
Он не любит читать ни книги, ни газеты – его отстраненность от жизни устраивает Обломова. Это дело слишком утомительное для ленивого Обломова: «страницы, на которых развернуты были книги, покрылись пылью и пожелтели; видно, что их бросили давно; нумер газеты был прошлогодний».
Родители мечтали о том дне, когда их сын обретет положение в обществе, получит значительное повышение, но при этом не понимали, что необразованному человеку этого никогда не достигнуть, они всерьез думали, что такое может случиться по воле случая или некой махинации:
«Они мечтали и о шитом мундире для него, воображали его советником в палате, а мать даже и губернатором; но всего этого хотелось бы им достигнуть как-нибудь подешевле, с разными хитростями».
Попытки Захара растормошить хозяина не приводят ни к чему хорошему. Обломов отбивается от слуги: «Обломов вдруг, неожиданно вскочил на ноги и ринулся на Захара. Захар со всех ног бросился от него, но на третьем шагу Обломов отрезвился совсем от сна и начал потягиваться, зевая: “Дай… квасу»
Штольца с Обломовым связывают воспоминания детства – Андрей не может видеть, как бесцельно проходят дни его друга: «Все хлопочут, только тебе ничего не нужно».
Штольцу удается активизировать Илью Ильича. Он вытаскивает Обломова в свет, где Илья Ильич сначала чувствует себя не в своей тарелке, но со временем, это чувство проходит. Штольц агитирует друга поехать вместе заграницу. Друг соглашается. Обломов восторженно принимается за подготовку: «У Илья Ильича уже и паспорт был готов, он даже заказал себе дорожное пальто, купил фуражку».
Любовь Обломова к Ольге
Влюбленность Ильи Ильича стала причиной отказа от поездки – новое чувство не дает возможности Обломову покинуть даже на короткий срок предмет своего обожания:
«Обломов не уехал ни через месяц, ни через три». Переезд Обломова наконец-то осуществляется.
Илья Ильич не испытывает при этом стресс – его мысли заняты Ольгой Ильинской: «Тарантьев перевёз весь его дом к своей куме, в переулок, на Выборгскую сторону».
Обломов впервые влюбился. Он стесняется своего чувства, не знает как ему поступить и как он должен вести себя по отношению к возлюбленной: «Боже мой, какая она хорошенькая! Бывают же такие на свете! – думал он, глядя на неё почти испуганными глазами».
Обломов чувственный, импульсивный человек, поддавшись эмоциям, он признается Ольге в любви: «я чувствую… не музыку… а… любовь».
Обломов не отличается храбростью – в затруднительных ситуациях он спасается бегством. Это ему кажется лучше, чем сказать или сделать что-то невпопад: «не оглядываясь, выбежал из комнат».
Илья Ильич совестливый человек, он переживает, что его поступки или слова могли спровоцировать неприятные переживания у тех людей, которые ему дороги: «мучился тем, что он испугал, оскорбил её» Обломов очень эмоциональный человек, он не привык прятать свои чувства «… не стыжусь сердца».
Возникшая Любовь к Ольге стала причиной не только его физической, но и умственной активности. Он принимается активно читать книги, потому, что его возлюбленной нравиться слушать пересказы книг, посещает театр и оперу. Он ведет себя как истинный романтик – совершает пешие прогулки на природе, дарит Ольге цветы: «Он с Ольгой с утра до вечера; он читает с ней, посылает цветы, гуляет по озеру, по горам».
Бездеятельность, боязнь перемен сыграли с Обломовым злую шутку. Неопределенность возникшая между Обломовым и Ильинской стала тягостной для девушки. Ольга боится, что Обломов не сдержит своего слова и не жениться на ней, ведь у него всегда находятся множество отговорок для отсрочки свадьбы. Обломов даже не может решиться попросить руку девушки. Это приводит к разрыву отношений: «Я любила будущего Обломова! Ты кроток, честен, Илья; ты нежен… голубь; ты прячешь голову под крыло – и ничего не хочешь больше; ты готов всю жизнь проворковать под кровлей».
Обломов возвращается к его привычной жизни. Пассивность и отсутствие какой-либо деятельности отличной от лежания на диване и употребления еды сказываются плохо на его здоровье – Обломов получает апоплексический удар: «пустили кровь и потом объявили, что это был апоплексический удар и что ему надо повести другой образ жизни».
Несмотря ни на что, Обломов не меняет своих привычек. Приезд Штольца Илья Ильич воспринимает воодушевленно, но уже не поддается на его уговоры изменить свою жизнь. Он счастлив: он влюбился в хозяйку дома, которая не требует от него ничего и заботится о нем, как о ребенке: «Не делай напрасных попыток, не уговаривай меня: я останусь здесь».
Тот факт, что Пшеницына (новая любовь Обломова) не является дворянкой, не позволяет признаться в истинных причинах отказа уехать из Петербурга: «Оставь меня совсем… забудь…»
Штольц периодически интересуется судьбой Обломова. В последний свой визит к другу Андрей узнает ужасающую новость – Обломов живет с Пшеницыной как с женой, у них есть совместный ребенок. Обломов осознает, что долго не проживет и просит друга позаботиться о сыне: «…этот ребёнок – мой сын! Его зовут Андреем, в память о тебе».4.7 (93.33%) 3 votes
Илья Ильич Обломов — это главный герой известного романа И. А. Гончарова «Обломов». Роман входит в трилогию с произведениями «Обыкновенная история» и «Обрыв». Иван Гончаров очень точно и подробно сумел описать портрет главного героя: его внешность, одежду, поведение, характер, отношение к окружающим. Цитатный портрет Ильи Обломова представленный ниже более детально раскроет характер персонажа.
Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный или казался таким, может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого. Вообще же тело его, судя по матовому, чересчур белому цвету шеи, маленьких пухлых рук, мягких плеч, казалось слишком изнеженным для мужчины.
…Конечно, вы; все дома сидите: как при вас станешь убирать? Уйдите на целый день, так и уберу…
…Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью…» «…Сядет он, положит ногу на ногу, подопрет голову рукой – все это делает так вольно, покойно и красиво…
мягкость, которая была господствующим и основным выражением.
…Без этих капризов он как то не чувствовал над собой барина.
…Ты ли это, Илья? – говорил Андрей. – А помню я тебя тоненьким, живым мальчиком…
Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица.
Вообще же тело его, судя по матовому, чересчур белому цвету шеи, маленьких пухлых рук, мягких плеч, казалось слишком изнеженным для мужчины.
…Больше всего он боялся воображения, этого двуличного спутника, с дружеским на одной и вражеским на другой стороне лицом, друга – чем меньше веришь ему, и врага – когда уснешь доверчиво под его сладкий шепот…
…на долю Ильи Ильича тоже выпало немало мягких, бархатных, даже страстных взглядов из толпы красавиц…
Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем теле теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока.
Обломов, дворянин родом…
Странен человек! Чем счастье ее было полнее, тем она становилась задумчивее и даже… боязливее…
Обломов, дворянин родом, коллежский секретарь чином, безвыездно живет двенадцатый год в Петербурге.
…талия округлилась, волосы стали немилосердно лезть, стукнуло тридцать лет…
…Некоторым ведь больше нечего и делать, как только говорить. Есть такое призвание.
На вопрос Помогите пожалуйста. Нужны цитаты из произведения «обломов». заданный автором Звукосочетание
лучший ответ это
Я влюблена в Штольца, поэтому для начала его слова: *Самолюбие — почти единственный двигатель, который управляет волей. *Любовь менее взыскательна, нежели дружба, она даже часто слепа, любят не за заслуги. Но для любви нужно что-то такое, иногда пустяки, что ни определить, ни назвать нельзя. *Дружба — вещь хорошая, когда она — любовь между молодыми мужчиной и женщиной или воспоминание о любви между стариками. Но боже сохрани, если она с одной стороны дружба, а с другой — любовь. *Да разве сознание есть оправдание? *Вот когда заиграют все силы в вашем организме, когда заиграет жизнь вокруг вас, и вы увидите то, на что закрыты у вас глаза теперь, услышите, чего не слыхать вам: заиграет музыка нерв, услышите шум сфер, будете прислушиваться к росту травы. Погодите, не торопитесь, придет само! *Нет человека, который бы не умел чего-нибудь, ей-богу нет! *Человек создан сам устраивать себя и даже менять свою природу, а он отрастил брюхо да и думает, что природа послала ему эту ношу! У тебя были крылья, да ты отвязал их. Илюша Обломов: *Ах, если б испытывать только эту теплоту любви да не испытывать её тревог! *Ведь есть же этакие ослы, что женятся! * Счастье, счастье! Как ты хрупко, как ненадёжно! Покрывало, венок, любовь, любовь! А деньги где? А жить чем? И тебя надо купить, любовь, чистое, законное благо. *в любви нет покоя, и она движется всё куда-то вперёд, вперёд… *Нет, любят только однажды! *Любовь — претрудная школа жизни! *Некоторым ведь больше нечего и делать, как только говорить. Есть такое призвание. Ольга: *Этого ничего не нужно, никто не требует! Зачем мне твоя жизнь? Ты сделай, что надо. Это уловка лукавых людей предлагать жертвы, которых не нужно или нельзя приносить, чтоб не приносить нужных. * Слёзы, хотя вы и скрывали их; это дурная черта у мужчин — стыдиться своего сердца. Это тоже самолюбие, только фальшивое. Лучше бы они постыдились иногда своего ума: он чаще ошибается. *я думала, что сердце не ошибается. Гончаров: *Хитрость близорука: хорошо видит только под носом, а не вдаль и оттого часто сама попадается в ту же ловушку, которую расставила другим. *Хитрость — всё равно что мелкая монета, на которую не купишь многого. Как мелкой монетой можно прожить час, два, так хитростью можно там прикрыть что-нибудь, тут обмануть, переиначить, а её не хватит обозреть далёкий горизонт, свести начало и конец крупного, главного события. *Когда у неё рождался в уме вопрос, недоумение, она не вдруг решалась поверить ему: он был слишком далеко впереди её, слишком выше её, так что самолюбие её иногда страдало от этой недозрелости, от расстояния в их уме и летах. *Любовь не забывает ни одной мелочи. В глазах её всё, что ни касается до любимого предмета, всё важный факт. В уме любящего человека плетётся многосложная ткань из наблюдений, тонких соображений, воспоминаний, догадок обо всём, что окружает любимого человека, что творится в его сфере, что имеет на него влияние. В любви довольно одного слова, намёка… чего намёка! взгляда, едва приметного движения губ, чтобы составить догадку, потом перейти от неё к соображению, от соображения к решительному заключению и потом мучиться или блаженствовать от собственной мысли. Логика влюблённых, иногда фальшивая, иногда изумительно верная, быстро возводит здание догадок, подозрений, но сила любви ещё быстрее разрушает его до основания: часто довольно для этого одной улыбки, слёзы, много, много двух, трёх слов — и прощай подозрения. Этого рода контроля ни усыпить, ни обмануть невозможно ничем. Влюблённый то вдруг заберёт в голову то, чего другому бы и во сне не приснилось, то не видит того, что делается у него под носом, то проницателен до ясновидения, то недальновиден до слепоты. *Странен человек! Чем счастье её было полнее, тем она становилась задумчивее и даже… боязливее.
Ответ от Невропатолог
[гуру] Без проблем. Вот тут очень много. ссылка
Ответ от Виктория Никитина
[гуру] Обломов: Ведь есть же этакие ослы, что женятся! Ну, брат, ты ещё больше Обломов, нежели я сам. Штольц: Мудрено и трудно жить просто! Самолюбие — почти единственный двигатель, который управляет волей.
Ответ от Морось
[гуру]
Что ж это я в самом деле? — сказал он вслух с досадой. — Надо совесть знать: пора за дело! Дай только волю себе, так и… — Захар! — закричал он. — Ну, полно лежать! — сказал он, — надо же встать… А впрочем, дай-ка я прочту ещё раз со вниманием письмо старосты, а потом уж и встану. — Захар! — А у тебя разве ноги отсохли, что ты не можешь постоять? Ты видишь, я озабочен — так и подожди! Не залежался ещё там? Сыщи письмо, что я вчера от старосты получил. Куда ты его дел? — Ты никогда ничего не знаешь. Там, в корзине, посмотри! Или не завалилось ли за диван? Вот спинка-то у дивана до сих пор не починена; что б тебе призвать столяра да починить? Ведь ты же изломал. Ни о чем не подумаешь! — Какая у тебя чистота везде: пыли-то, грязи-то, боже мой! Вон, вон, погляди-ка в углах-то — ничего не делаешь! — Понимаешь ли ты, — сказал Илья Ильич, — что от пыли заводится моль? Я иногда даже вижу клопа на стене! — У меня и блохи есть! — равнодушно отозвался Захар. — Разве это хорошо? Ведь это гадость! — заметил Обломов. — Только о деньгах и забота! — ворчал Илья Ильич. — А ты что понемногу не подаёшь счёты, а все вдруг? — Уж кто-то и пришел! — сказал Обломов, кутаясь в халат. — А я еще не вставал — срам да и только! Кто бы это так рано?
«Да разве сознание есть оправдание.»
«- Я не поверила ему, я думала, что сердце не ошибается.
Нет, ошибается: и как иногда гибельно!»
«Я не знаю, виновата ли я или нет, стыдиться ли мне прошедшего, жалеть ли о нем, надеяться ли на будущее или отчаиваться… »
«- Я знаю, что любовь менее взыскательна, нежели дружба, — сказал он, — она даже часто слепа, любят не за заслуги — все так. Но для любви нужно что-то такое, иногда пустяки, чего ни определить, ни назвать нельзя…»
«Нет, жизнь моя началась с погасания. Странно, а это так! С первой минуты, когда я сознал себя, я почувствовал, что я уже гасну! Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; … Даже самолюбие – на что оно тратилось? Чтоб заказывать платье у известного портного? Чтоб попасть в известный дом? Чтоб князь П* пожал мне руку? А ведь самолюбие – соль жизни! Куда оно ушло? Или я не понял этой жизни, или она никуда не годится, а лучшего я ничего не знал, не видал, никто не указал мне его. Ты появлялся и исчезал, как комета, ярко, быстро, и я забывал все это и гаснул… »
«Он был слишком далеко впереди её. Слишком выше её, так что самолюбие её иногда страдало от этой недозрелости, от расстояния в их уме и летах. »
«Он опять поглядел в зеркало. «Этаких не любят!» — сказал он.»
«…и если отталкивать всякий случай, как ошибку, когда же будет — не ошибка? »
«Ох, уж эти поэмы любви, никогда добром не кончаются! »
«я думала, что я оживлю тебя, что ты можешь еще жить для меня — а ты уж давно умер »
«Я плачу не о будущем, а о прошедшем… »
«мне нужно что-то еще, а чего — не знаю »
«Потом мало-помалу место живого горя заступило немое равнодушие.»
«Она бы потосковала еще о своей неудавшейся любви, оплакала бы прошедшее, похоронила бы в душе память о нем, потом… потом, может быть, нашла бы «приличную партию», каких много, и была бы хорошей, умной, заботливой женой и матерью, а прошлое сочла бы девической мечтой и не прожила, а протерпела бы жизнь. Ведь все так делают! »
«Одно спасение — бежать скорей! »
«Стыд за прошлое, пытка самолюбия за настоящее фальшивое положение терзали её… Невыносимо!»
«… а в сущности они никого не любят и добры потому только, что не злы.»
«все это хорошо в стихах да на сцене, где в плащах,с ножами,расхаживают актеры, а потом идут, и убитые и убийцы, вместе ужинать.»
«Он молчал и в ужасе слушал ее слезы, не смея мешать им. Он не чувствовал жалости ни к ней, ни к себе; он был сам жалок.»
«Она была несколько томна, но казалась такою покойною и неподвижною, как будто каменная статуя. Это был тот сверхъестественный покой, когда сосредоточенный замысел или пораженное чувство дают человеку вдруг всю силу, чтоб сдержать себя, но только на один момент. Она походила на раненного, который зажал рану рукой, чтоб досказать, что нужно, и потом умереть.»
«Хотя любовь и называют чувством капризным, безотчетным, рождающимся, как болезнь, однако ж и она, как все, имеет свои законы и причины. А если до сих пор эти законы исследованы мало, так это потому, что человеку, пораженному любовью, не до того, чтоб ученым оком следить, как вкрадывается в душу впечатление, как оковывает будто сном чувства, как сначала слепнут глаза, с какого момента пульс, а за ним сердце начинает биться сильнее, как является со вчерашнего дня вдруг преданность до могилы, стремление жертвовать собою, как мало-помалу исчезает свое Я и переходит в Него или в Нее, как ум необыкновенно тупеет или необыкновенно изощряется, как воля отдается в волю другого, как клонится голова, дрожат колени, являются слезы, горячка…»
«Воспоминания — или величайшая поэзия, когда они — воспоминания о живом счастье, или — жгучая боль, когда они касаются засохших ран…»
«Да, нельзя жить, как хочется, — это ясно, — начал говорить в нем какой-то угрюмый, строптивый голос, — впадешь в хаос противоречий, который не распутает один человеческий ум, как он ни глубок, как ни дерзок! Вчера пожелал, сегодня достигаешь желаемого страстно, до изнеможения, а послезавтра краснеешь, что пожелал, потом клянешь жизнь, зачем исполнилось, — ведь вот что выходит от самостоятельного и дерзкого шагания в жизни, от своевольного Хочу.»
«… У нас это называется тоже карьерой А как мало тут человека-то нужно: ума его, воли, чувства — зачем это? Роскошь И проживет свой век, и не пошевелится в нем многое, многое… А между тем работает с двенадцати до пяти в канцелярии, с восьми до двенадцати дома — несчастный!»
«- … В их рассказе слышны не «невидимые слезы», а один только видимый, грубый смех, злость…
Что же еще нужно? И прекрасно, вы сами высказались: это кипучая злость — желчное гонение на порок, смех презрения над падшим человеком… тут все!
Нет, не все! — вдруг воспламенившись, сказал Обломов, — изобрази вора, падшую женщину, надутого глупца, да и человека тут же не забудь. Где же человечность-то? Вы одной головой хотите писать! — почти шипел Обломов. — Вы думаете, что для мысли не надо сердца? Нет, она оплодотворяется любовью. Протяните руку падшему человеку, чтоб поднять его, или горько плачьте над ним, если он гибнет, а не глумитесь. Любите его, помните, в нем самого себя и обращайтесь с ним, как с собой, — тогда я стану вас читать и склоню перед вами голову…»
Популярные сегодня темы
Пимен не был настоящим историческим лицом, Пушкин не нашел для него и прототипа среди летописцев. Автор собрал его образ по маленьким частицам из характеров разных монахов-летописцев, проживающих на территории древней Руси
Комедия Ревизор — известное произведение Н.В.Гоголя, описывающее быт и нравы, обличающее пороки жителей уездного городка N. В этой пьесе автор создаёт множество собирательных образов чиновников,
1823 — Александр Николаевич Островский, ставший в последствии одним из самых величайших русских драматургов в истории, родился 12 апреля. С юных лет увлекался иностранными языками, этому способствовала обширная домашняя библиотека.
В 1873 была написана непростая картина « Зима », кистью талантливого русского художника Саврасова Алексея Кондратьева. На картине как вы, наверное, уже догадались, изображена зима, по свежему
Этот рассказ Горького о старухе Изергиль крайне тонок и лиричен. Сквозь него продета тонкая красная нить философии поиска смысла человеческого существования. Гениальный автор снова провоцирует читателя погрузиться
Источник
Главная>Сочинения по произведению Обломов
Не ошибается тот, кто ничего не делает
25 предложений/ 352 слова
Главный герой самого известного романа Гончарова — Илья Ильич Обломов, дворянин средних лет, который был по натуре очень ленивым человеком. Вся его жизнь была предрешена воспитанием, которое он получил в детстве. Родители его холили, лелеяли, не разрешали заниматься никаким трудом, отчего он рос совершенно изнеженным. Илья Ильич очень добрый человек и безобидный. Единственный его недостаток в том, что он не любит трудиться и, как следствие, постепенно деградирует как в физическом, так и в духовном плане.
Этот человек в свои тридцать с лишним лет как инфантильный ребенок. Его легко обвести вокруг пальца, его финансами может распоряжаться любой пройдоха, а в доме царит беспорядок и хаос, потому что даже слуга Захар ужасно ленивый. Обломов целыми днями лежит на диване, а за него все делают другие. Один из его лучших друзей Андрей Штольц — полная противоположность героя. Он деятельный, активный, волевой и прагматичный человек. Своей энергией он умеет заряжать друга, чтобы тот хотя бы иногда вставал с дивана и проявлял активность. Он же познакомил его с активисткой Ольгой Ильинской, которая впоследствии стала возлюбленной Обломова.
Мечтательность и инфантильность героя сразу же улетучились. Он изменился до неузнаваемости и даже, казалось бы, начал расти на глазах. Он стал действовать, добиваться расположения девушки, но надолго его запала не хватило, потому что на реальные действия он был не способен. Однако, как известно, не ошибается только тот, кто ничего не делает. Путем проб и ошибок, Обломов и Ольга поняли, что они не созданы друг для друга. В конце произведения она стала супругой Штольца, а Илья Ильич женился на Агафье Пшеницыной, которая всю инициативу за жизнь беззаботного Обломова возлагала на себя.
Таким образом, автор показал, что найти свое счастье мы можем, только находясь в поиске своего пути. Этот поиск непременно ведет к лучшим результатам. Неважно, какие ошибки были допущены, малые или великие, главное, разглядеть свое счастье и ни в коем случае не опускать руки. Самое глупое — ничего не делать. Разумнее действовать и добиваться успеха. Если даже такой ленивый человек как Обломов смог найти себя, то сможет любой, главное, не сдаваться. Иван Александрович Гончаров в это произведение вложил много психологизма, отчего оно получилось на редкость гармоничное и доступное для понимания широкой публики.
см. также:
Другие сочинения по произведению Обломов, Гончаров
Характеристики главных героев произведения Обломов, Гончаров
Краткое содержание Обломов, Гончаров
Краткая биография Ивана Гончарова
(695 слов) При знакомстве с книгой «Обломов» Ивана Андреевича Гончарова у множества читателей возникает вопрос: Почему именно так сложилась жизнь главного героя? Кроме того, у некоторых читателей возникает интерес, почему Илья Обломов не воспользовался представившейся ему возможностью изменить собственную жизнь, исправив ошибки, а отступил? На его поведение и отношение к жизни оказали влияние многие факторы, и становится непонятным: является ли судьба центрального персонажа прямой закономерностью или же это все же простое стечение случайностей, и образ жизни Обломова – результат воздействия этих случайных ситуаций?
Илья Ильич Обломов, главный персонаж романа, – по происхождению помещик. Он проживает в Петербурге, ведет беззаботный и безмятежный образ жизни, ни к чему не обязывающий, не обязывающий его нести ответственность за собственные поступки, за его бездеятельность. С Ильей Ильичем живет один из его слуг, Захар, который обслуживает его в столице. Обломов почти все свое время занимается тем, что лежит на диване и либо спит, либо мечтает. Он редко посещает светские мероприятия, салоны, балы, приемы, потому что испытывает там скуку, да и просто, потому что из-за своей лени, Обломову не хочется подниматься с дивана, одеваться и выходить из дома. Многие считают этого героя положительным, вопреки его лени и бездеятельности. По натуре Обломов – человек добрый, мягкосердечный, воспитанный. Он умеет проявить к человеку внимание, выслушать его, поддержать словами.
Главный герой имеет достойное образование, хотя последние несколько лет он почти перестал читать и развиваться, потому что и к книгам у него не стало интереса. Илья Обломов думает об улучшении собственной жизни, но кроме раздумий и мечтаний ничего не предпринимает, никаких действий для достижения своих целей и претворения мечты в жизнь. Ему нравится, лежа на диване, часами грезить и мечтать. Хотя его домашний халат засален и внешний вид не очень опрятен, а слуга Захар тоже ленив под стать своему хозяину, такой образ жизни устраивает их обоих. Илью Ильича ничто и никто не может заставить что-то изменить в его существовании. Он получает позитивные эмоции и душевное удовлетворение от возведения в мечтах воздушных замков, и для него жизнь протекает в привычном русле.
Друг и ровесник Ильи Обломова Андрей Иванович Штольц, человек с активной жизненной позицией, привыкший трудиться с детства и преуспевающий на службе и в личных делах, возлюбленная Обломова Ольга Ильинская и другие люди не смогли вывести героя из состояния инфантильности, у него не было в этом ни надобности, ни желания. Он не мог пробудить свою активность и стать деятельным человеком. Многое в его таком поведении и отношении к жизни объясняется сном Обломова о его детстве, в котором мы видим, что именно повлияло на создание образа главного героя – и генетические особенности, и домашнее окружение, и издержки воспитания. В то время, когда происходило активное формирование личности Илюши Обломова, у него не было никакой возможности стать самостоятельным, всякое стремление к этому, малейшая инициатива мальчика пресекалась на корню его родителями и прислугой.
Всеми любимый и обласканный Обломов не может жить иначе, да и не знает, как это по-другому. Да и нужно ли ему знать об этом, иной раз излишне себя беспокоить? Беря пример с родителей и с их семейного уклада и будучи заласканным ребенком, он не перенял черты своего друга Штольца, который еще с детства был самостоятелен и трудолюбив.
В конечном итоге, Илье Ильичу даже удается частично осуществить свои мечты с любящей его женщиной Агафьей Пшеницыной, построить с ней семью и родить сына, которого они назовут в честь Штольца Андреем. Герой был счастлив в этом браке, хотя и, став человеком семейным, он так и остался инфантильным и бездеятельным. Но Агафье нравилось заботиться о нем, а Обломова устраивали те комфорт и забота, которыми окружила его Агафья.
Проследив жизненный путь главного персонажа, можно утверждать, что таким его формировали еще с детства, и то, что Обломов стал безвольным и инфантильным – это закономерность, а не стечение случайных обстоятельств. Изменить себя в тридцатилетнем возрасте без силы воли и стойкости практически невозможно, а эти важные качества не были привиты с детства Илье Ильичу и во взрослом возрасте проявиться уже не смогли.
А в целом, Илья Обломов прожил, можно сказать, счастливую жизнь. Он жил так, как хотел, особо себя ничем не утруждая. Хотя такой характер существования сильно подорвал здоровье Обломова, и он умер в возрасте сорока лет.
Несмотря на пассивность главного героя, до самой кончины у него была настоящая дружба с Андреем Штольцем, а любовь Агафьи Пшеницыной сделала его остаток жизни счастливым.
Интересно? Сохрани у себя на стенке!