Наука развивается методом проб и ошибок

Спасти философию неопозитивизма от угрожавшей ей смертельной опасности попытался Карл Раймунд Поппер (1902-1994), вошедший в историю современной европейской культуры как создатель философии критического рационализма. Для понимания существа этой философии необходимо, в первую очередь, как мйе представляется, решить вопрос об отношении этой философии к позитивизму в целом и неопозитивизму в частности. Следует сразу же заметить, что критический рационализм, если и имеет какое-то отношение к позитивистской традиции, то лишь в том смысле, что он исторически — но не логически! — вырастает из последней как своеобразная критическая реакция на позитивизм, полностью противостоя ему по всем основополагающим направлениям. По своей сути критический рационализм есть антипозитивистская доктрина. Поэтому распространенное в нашей литературе обозначение философии Поппера и его последователей как философии постпозитивизма представляется мне совершенно несостоятельным. Оно просто вводит читателей в заблуждение, изначально задавая ему неверную установку на ее восприятие.

Сложившийся как в отечественной, так и в зарубежной философской литературе[1207] стереотип в оценке философского творчества К. Поппера как продолжение позитивистской традиции является совершенно необоснованным и несостоятельным. Правда, в последнее время в отечественных публикациях[1208] всё больше развенчивается миф о приверженности К. Поппера позитивизму. Сам Поппер неоднократно в своих многочисленных публикациях и интервью указывал на антипозитивистский дух своего философствования[1209].

Появлению мифа о Поппере-позитивисте содействовало, по его собственному признанию, то обстоятельство, что первая его книга «Logik der Forschung» (1934), которую он рассматривал как критику позитивизма, по иронии судьбы была опубликована по настоянию М. Шлика и Ф. Франка в издаваемой ими серии «Труды по научному мировоззрению» (Т. 9). В этой серии публиковались программные работы логических позитивистов Венского кружка[1210]. Следует заметить, что сами логические позитивисты считали Поппера «официальной оппозицией» (О. Нейрат), имея в виду хорошо известную им его оппозицию позитивизму. Этим, по-видимому, объясняется тот факт, почему его никогда не приглашали на заседания кружка, хотя, как пишет Поппер, «я с удовольствием бы принял такое приглашение, не только потому, что некоторые из членов кружка были моими друзьями, но и потому, что я пользовался большим уважением среди других членов»[1211].

Что касается содержательной стороны обсуждаемого здесь вопроса, то, как мне представляется, философия К. Поппера не только резко расходится со всей позитивистской традицией, но и прямо противостоит ей. Разумеется, существует историческая и логическая преемственность обсуждаемой Поппером проблематики, и это естественно, поскольку весь историко-философский процесс опирается на этой преемственности проблем. Однако по характеру самой постановки и способа осмысления этих проблем между Поппером и позитивизмом проходит глубокая демаркационная линия, которая разводит их по разным полюсам.

Не затрагивая второстепенные моменты этого противостояния, я укажу на то, что расхождение К. Поппера с позитивистской традицией прослеживается в первую очередь по линии отношения к фундаментальной философской проблеме, пронизывающей всю историю европейской философии — проблеме обоснования знания.

Прежде всего, общая программа позитивизма, в частности, логического, развивается в русле классической эмпирической традиции, принимающей за единственный надежный источник знания чувственное восприятие, и классического идеала рациональности, основание которого образует вера в возможность строгого, абсолютного достоверного знания. Этот классический метафизический миф о существовании достоверных (надежных) оснований человеческого знания и лежит в основе так называемой фундаменталистской методологии, которой в целом следует также позитивистская традиция на всех этапах развития.

Поппер же в этом отношении принадлежит к совершенно иной, прямо противоположной, антифундаменталистской (критицистской) традиции, стиль философствования которой определяется такими фундаментальными положениями, как идея погремимости человеческого знания и вытекающие из нее принципы интеллектуальной ограниченности (сходный с сократовским «я знаю, что я ничего не знаю»), интеллектуальной честности (готовность видеть и осознавать свои ошибки), просветительства, рациональной дискуссии, являющиеся движущим фактором роста человеческого знания.

Если логический позитивизм решает проблему обоснования знания, .опираясь на свой знаменитый принцип верификации, то Поппер в этом отношении переосмысливает самую постановку данного вопроса. Он полагает, что традиционная эпистемология, в том числе и позитивистская, заблуждались, так как они смешивали вопрос об источнике знания с проблемой обоснования. Поппер убедительно показывает несостоятельность традиционного рационализма и эмпиризма в решении вопроса об источниках знания, ибо тот и другой исходили из ошибочного предположения, что Истина очевидна. Декарт, как известно, основывал свое учение об очевидности истины на идее о правдивости бога.

Традиционный эмпиризм в своем поиске источника знания в конце концов заходит в тупик, поскольку всякий опыт или ощущение, к которым апеллируют эмпирики как к исходным основаниям, сами должны на чем-то основываться, иначе говоря, нуждаются в обосновании. Тем самым путь эмпиризма ведет к бесконечному регрессу.

«Но каковы же тогда источники нашего знания? —- вопрошает Поппер. — Ответ, я думаю, таков: имеется много источников знания, но ни один из них необладает абсолютным авторитетом»¹⁰⁷ Каковы бы ни были эти g «источники», они приводят со временем нас к ошибкам. А это значит, что сам вопрос об источниках нашего знания теряет всякий смысл. Поэтому Поппер предлагает заменить этот вопрос другим: «Как найти и устра- и нить ошибку?»… правильный ответ… будет таким: «Посредством критики теорий и Догадок других людей и если мы способны на это посредством ^ критики наших собственных теорий и догадок»… Этот ответ в кратком виде выражает ту позицию, которую я предлагаю назвать «критическим г рационализмом»[1212]. Основной вывод, к которому приходит Поппер по данному вопросу, гласит: не существует никаких исходных (или оконча- I тельных) источников знания. Принимаются каждый источник, каждое предложение; и каждый источник и каждое предложение открыты для критической проверки[1213].

L Таким образом, исходные методологическая и философская установки; Поппера прямо противостоят всей традиционной (классической) эпистемологии: у него, как мы видели, таковой является критическая установка, то есть установка на поиск ошибок, а у позитивистов всех мастей — установка на обоснование, то еСть установка на верификацию. И когда Поппер предложил дополнить верификацию фальсификацией в качестве критерия демаркации научного от ненаучного, то это была не просто дополнение одного принципа другим. На самом деле за этим стоял совершенно иной взгляд на природу как научного знания, так и знания вообще: если позитивисты, которые в целом следовали классической традиции, считали, что всякое знание — знание достоверное и совершенное и оно достигается путем аккумуляции верифицируемых наблюдений, то критицизм Поппера исходит из погрешимости знания: всякое знание — знание предположительное, несовершенное и недостоверное, из которого состоят все теории. Однако эта предрасположенность знания к ошибкам, заблуждениям, это состояние «ученого незнания» отнюдь не ведет с необходимостью к отказу от поиска истины и в целом к гносеологическому пессимизму. Напротив, эта открытость и погрешимость знания лишь предполагает, что «если мы признаем, что в области нашего знания нет никаких авторитетов, то мы без опасений можем сохранить мысль о том, что истина выше человеческого авторитета»[1214].

Позитивизм же в этом отношении вынужден жертвовать поиском истины ради стремления к достоверности. Критический рационалист не знает, что собой представляет реальность, что такое истина, но он знает, что следует искать и то, и другое. В процессе поиска истины он всегда помнит, что, хотя мы и знаем очень много, тем не менее ничего не знаем достоверно[1215]. Различная трактовка позитивистами и критическими рационалистами природы знания обусловила их расхождение в понимании способов достижения знания. Так, совершенное, достоверное знание, которое считалось идеалом классической, в частности, позитивистской, методологической традиции имело в своей основе цндуктивистскую методологию. Применение индуктивного метода рассматривалось даже в качестве критерия научности. Однако, как доказал Д. Юм[1216], чистый эмпиризм, из которого исходит индуктивная методология, не может считаться достаточным (надежным) основанием науки. Поэтому многие философы после Юма пытались решить проблему индукции, но все их попытки были безуспешны. Наконец, в XX столетии удачное решение этой «пресловутой» проблемы было найдено К. Поппером.

Оно заключалось прежде всего в утверждении о принципиальной невозможности индукции. Его исходной точкой было положение о существовании логической асимметрии между верификацией и фальсификацией, которая возникает «из логической формы универсальных высказываний: универсальные высказывания никогда не выводимы из сингулярных высказываний, но последние могут противоречить им»[1217]. Другими словами: если всеобщие высказывания не могут быть полностью верифицированы, то их всё-таки можно опровергнуть. А это значит, что нет окончательной верифицируемое™, но есть окончательная фальсифицируемость.

Поскольку общие высказывания нельзя полностью верифицировать, то их достоверность определяется только числом проведенных проверок и при этом не исключается возможность их опровержения новыми проверками. Поэтому относительно общих высказываний нельзя сказать, что они истинны. Может быть они и истинны, но об этом нельзя узнать. Однако благодаря асимметрий между верифицируемостью и фальсифицируемостью можно узнать, что они ложны, когда они опровергнуты. Поэтому относительно общих высказываний можно говорить не об их истинности, а только об их подтверждении.

Предложенную Поппером асимметрию между верифицируемостью и фальсифицируемостью можно расценивать по сути как своеобразный ко- перниканский переворот в современном методологическом сознании. Если раньше полагали, что познание начинается с наблюдений и опыта, на основе которых затем в результате их обобщения формулируются гипотезы, то теперь, согласно новой методологической установке, теории не возникают из наших наблюдений и экспериментов, а лишь проверяются на них, то есть критический рационализм не отказывается вовсе от наблюдений и экспериментов, они просто играют роль проверок. Однако он отвергает всякую возможность индуктивной методологии, ибо индуктивный процесс фактически не осуществим, это миф. g Реальная история науки подтверждает точку зрения Поппера. Так, если все возможные наблюдения должны согласовываться с теорией, тогда она оказывается нефальсифицируемой, а потому непроверяемой и, следова- н тельно, ненаучной. Критерий верификации логических позитивистов ис- I ключал не только возможность метафизики, но и вообще естествознания.

Поппер же показал, что естественные науки берут свое историческое на- I чало в метафизических теориях — в религиозных, магических, мифологи- | ческих и мистических представлениях. «Многие наши научные теории, — | говорит Поппер, — возникли из непроверяемых донаучных теорий… Так,

! следы истории ньютоновской теории ведут к Анаксимандру и Гесиоду.

| Фактически большинство научных теорий возникло из мифов»[1218].

| Общая картина науки, по мнению Поппера, выглядит так. Мы выбира- L ем интересующую нас проблему, затем предлагаем смелую теорию для ее | решения. После этого подвергаем критике эту теорию, то есть стремимся; ее опровергнуть. Если нам это удалось, пытаемся развить новую теорию,

I которую вновь подвергаем критике и т. д. Всю методологию, по словам! Поппера можно обобщить следующим образом: выдвигаются смелые предположения, которые контролируются строгой критикой и строгими эмпирическими проверками. Критика, как и проверка, является всегда попыткой опровержения. А наблюдения и эксперименты служат для проверки теорий. Их можно также рассматривать как часть критической дискуссии теорий[1219].

Таким образом, у критического рационализма и позитивистской традиции совершенно разные методологические основания: первый утверждает в качестве метода науки критику и является в целом рационалистической теорией, вторая же — эмпирической. А если быть точнее, то критический рационализм представляет собой не совсем чистый рационализм, ибо его теоретико-познавательная точка зрения характеризуется нормативной установкой на идеал научной интерсубъективности, интерсубъективной проверяемости. В этом плане критический рационализм находится как бы в поле напряжения между двумя крайними теоретико-познавательными позициями: рационализмом и эмпиризмом (читай: позитивизмом), пытаясь их синтезировать. Однако и тот и другой у Поппера не являются чистыми, каковыми были классические формы рационализма и эмпиризма, их правильнее было бы именовать критическими. «Мою собственную позицию, — подчеркивал в этой связи Поппер, — можно описать как критический рационализм и критический эмпиризм»[1220]. Если позитивист полагает, что мы знание получаем из опыта, то критический рационалист считает, что свободное от теории знание фактов невозможно, поскольку все факты «теоретически нагружены». Вслед за Кантом, Поппер считает, что «известный нам мир есть наша интерпретация наблюдаемых фактов в свете изобретаемых нами теорий»[1221]. Опыт понимается Поппером не как механическое накопление наблюдений, он — креативен, он является результатом свободных, смелых и творческих интерпретаций, контролируемых суровой критикой и строгими проверками[1222].

Большинство же позитивистов видят в критическом рационализме теорию позитивистского толка. Их аргументация сводится к следующему. Во-первых, попперовское утверждение асимметрии верификации и фальсификации (то есть фальсификация возможна, а верификация — нет) неправомерно, так как независимость теорий от базисных высказываний не допускает полную верификацию, то же самое относится и к полной фальсификации.

Во-вторых, критический рационализм по сути не отказывается от индуктивного метода, если он стремится к эмпирической проверке теорий. Отсюда позитивисты делают вывод, что критический рационализм есть не что: иное, как модификационная форма позитивизма.

Разумеется, расхождение между критическим рационализмом и позитивистской традицией не исчерпывается только методологической сферой. Оно обнаруживается и по другим параметрам. Назовем лишь некоторые из них.

Антипозитивистская направленность критического рационализма наиболее очевидна в плане их отношения к метафизике. Как известно, неопозитивистская философия, как и вся позитивистская традиция, претендовала на роль «упразднителя философии» и в этом смысле, как метко заметил К. Хюбнер, она «страдает антифилософским „комплексом», испытывает страх перед философией и недоверие к ней»[1223]. Попперовская же антипозитивистская программа включала в качестве основополагающего принципа положение о «реабилитации» метафизики в противовес антиметафизиче- скому требованию позитивизма.

Эта метафизическая направленность критического рационализма нашла свое выражение прежде всего в решении фундаментальной проблемы философии науки — проблемы демаркации. Вопреки неопозитивистам, которые пытались показать, что демаркация между наукой и метафизикой совпадает с демаркацией между осмысленным и бессмысленным, Поппер перемещает проблему демаркации в другую плоскость: между наукой и метафизикой.

Он предложил использовать в качестве критерия демаркации — критерий фальсифицируемости теоретической системы. «Согласно этому критерию (критерию фальсифицируемости. — И. Я/.), — отмечает К. Поппер, — высказывания или системы высказываний содержат информацию об эмпирическом мире только в том случае, если они обладают способностью прийти в столкновение с опытом, или, более точно, если их можно систематически проверять, т. е. подвергнуть (в соответствий с некоторым I „методологическим решением⁴⁴) проверкам, результатом которых может быть их опровержение»[1224].

Этот критерий демаркации с достаточной точностью отличает теоре- и тические системы эмпирических наук от систем метафизики: эмпирическая система должна допускать опровержение опытом, в то время как ^ система метафизическая имеет дело с непроверяемыми теориями. Метафизика исключается из науки из-за ее неопровержимости, хотя в то же са- [мое время метафизические рассуждения могут рассматриваться в качестве важного эвристического источника науки. При этом попперовский критерий демаркации не исключает в отличие от неопозитивистского критерия верификации метафизику как бессмысленную из осмысленного языка, которая хотя и не является наукой, но вовсе не обязательно должна быть ^ бессмысленной и состоять из бессмысленных псевдопредложений.

I Вместе с тем попперовский критерий демаркации приводит и к решению юмовой проблемы (проблемы индукции), ибо метод фальсификации; предполагает не индуктивный вывод, а только тавтологические преобра- | зования дедуктивной логики (существует лишь один тип умозаключения, осуществляемого в индуктивном направлении — дедуктивный modus tollens (способ отрицающий).

Таким образом, реабилитация Поппером статуса метафизики способствовала расширению проблемного поля философствования. Поворот Поппера от философии обоснования к философии опровержения, то есть переориентация со стратегии достоверного обоснования на стратегию всевозрастающей фаллибилистской критики, привел в теории науки к строгому методу (проверка теорий посредством их фальсификации), в социальной философии — к трем концептам (критический образ жизни, открытое общество, социальная технология). Принцип критики становится универсальным принципом человеческого бытия: как бытия сознания отдельного индивида, так и бытия интерсубъективного сознания во всех сферах его существования — начиная с науки и заканчивая сферами морали, религии, политики, искусства и т. д.

Кроме того, вместо позитивистского требования рассматривать человеческое знание как ставшее, завершенное, изначально данное знание, Поппер предложил концепцию роста научного знания. Под последним он имеет в виду «не накопление наблюдений, а повторяющееся ниспровержение научных теорий и их замену лучшими и более удовлетворительными теориями»[1225]. При этом, как считает Поппер, наиболее весомый вклад в рост научного знания, который может сделать теория, состоит из новых, порождаемых ею проблем. Именно поэтому он понимает «науку и рост научного знания как то, что всегда начинается с проблем и всегда кончается проблемами — проблемами возрастающей глубины»[1226]. Этот сопоставительный список можно было бы и дальше продолжать. Но и вышеизложенное достаточно убедительно показывает, что критический рационализм ничего общего не имеет с позитивизмом. Он также далек от него и классического («^-критического) рационализма, которые ориентированы на классический тип рациональности, определяемый принципом достаточного (конечного) обоснования.

Теперь попытаюсь реконструировать хотя бы схематично общефилософские и теоретико-научные ориентации критического рационализма К. Поппера.

1) Онтологическое основание критицизма К. Поппера составляет метафизический реализм, отвечающий здравому смыслу и включающий метафизику «трех миров»: мир 1 — мир физических объектов, или физических состояний; мир 2 — мир сознательного опыта, и мир 3 («мир три») как предпочитал его именовать сам Поппер — мир продуктов человеческого сознания (теории), «мир объективного содержания мышления, прежде всего содержания научных идей, поэтических мыслей и произведений искусства»[1227] [1228]. «Мир три» — это мир состояний дискуссий или критических споров, который существует объективно и подобен миру платоновских идей и объективному духу Гегеля. Его характерные обитатели — это истории, мифы и объяснительные теории. Понимаемый таким образом, «мир три» можно назвать миром культуры.

Таким образом, «мир три» представлен в основном из объективных идей (понятия, высказывания, аргументы и т. п. «в себе») и традиций, которые функционируют в качестве транссубьективных идей и исторических трансформаций. В отличие от платоновского мира вечных и неизменных идей попперовский мир идей творится людьми. Однако созданный однажды людьми — при взаимодействии мира-1 (физических вещей) и мира-2 (человеческого сознания) — предметы мира-3 сохраняют свое автономное существование и собственную жизнь. Мир-3 — мир идей и традиций, как таковой, превращается в саморегулируемый, самодостаточный собственный мир науки, который независим от своего эмпирического «окружения», в частности, социального и политического контекстов, но он зависим от реальных фактов. Созданные человеком теории могут приходить в столкновение с этими реальными фактами. В такой ситуации Поппер предлагает приспосабливать теории к_г фактам или же отказываться от этих теорий. Тем самым, как справедливо замечает X. Шпиннер, — видный представитель немецкого критического рационализма — «в рамках критического рационализма в соответствии с попперовским изложением метафизического реализма разрабатывается метанаучный интернализм, который в отличие от „теории⁴⁴ метанаучного экстернализма (например, марксистского толка) представляет собой один из типов „теории собственного мира⁴⁴ научного познания». 4 2) Теоретико-познавательную основу попперовской философии об

разуют фаллибилизм как основная установка и альтернатива эпистемологическому фундаментализму традиционной теории познания, плюрализм н как самое последовательное развитие фаллибилистского критицизма и! собственно критицизм как нормативная концепция рациональности че- I ловеческого познания.

: Теоретико-познавательный фаллибилизм Поппера представляет собой

| модель познания, развиваемая из трех теоретико-познавательных регуля- ! тивных принципов: корреспондентской теории истины как следствие! метафизического реализма, тезиса о гипотетичности всякого знания о реальности, тезиса об асимметрии между истинным и ошибочным знанием,

I вследствие чего наше знание никогда не может быть позитивно обоснова- L но, то есть не может быть доказано или, по меньшей мере, не может быть | доказано как истинное, однако в любом случае может быть опровергнуто («фальсифицировано»). «Неопровержимость, — как подчеркивает Поп- I пер, — представляет собой не достоинство теории (как часто думают), а ее порок… критерием научного статуса теории является ее фальсифицируемость, опровержимость»[1229]. Именно возможность эмпирического опровержения является отличительной особенностью эмпирических, или научных, теорий. В соответствии с этим критерием опровержимости, философские, или метафизические, теории неопровержимы по определению.

Согласно критическому рационализму, теории имеют исключительно характер недоказуемых предположений. «Все наши теории — пишет Поппер, — являются и остаются догадками, предположениями, гипотезами»[1230] [1231]. В своей реальной практике наука оперирует предположениями. Их опровержение дает место новым, по возможности, более лучшим решениям проблем. Прогресс научного познания является в этом плане продуктом взаимодействия «предположений и опровержений» (Поппер), «конструкции и критики» (Альберт).

Осознав свою способность ошибаться, человек стремится лишь к критике и проверке теорий в надежде найти в них ошибки, чему-то научиться на этих ошибках, и, если повезет, построить лучшие теории. Стало быть, фаллибилизм тесно связан с критицизмом. По словам Поппера, «фальси- фикацйонисты или фаллибилисты утверждают… что то, что в настоящее время в принципе не может быть опровергнуто критикой, недостойно

127

серьезного рассмотрения».

Если мы изначально допускаем, согласно идее фаллибилизма, что в любом знании, включая и научное, содержится возможность ошибки, то даже, если и обнаруживаются факты, которые подтверждают его истинность, всё же мы не должны считать его окончательно истинным, ибо в любой момент оно может столкнуться с опровергающим его фактом. Тем более, что цель серьезной эмпирической проверки Поппер видит в попытке найти опровержение, контрпример. И, как показывает практика науки, рано или поздно такие контрпримеры всегда обнаруживаются. А потому Поппер предпочитает понятию истины понятие аппроксимации истины (приближения к истине), правдоподобности, подкрепления: если в ходе проверки наших научных знаний они подтверждаются, то это еще не дает нам оснований считать их истинными, они просто «подкрепляются». Подкрепляе- мость теорий увеличивается вместе с ростом их проверяемости.

, Понятие приближения к истине Поппер связывает с проблемой поиска теорий, все лучше согласующихся с фактами. Новая теория, по его мнению, наряду с тем, что она должна быть способной объяснить, во-первых, факты, успешно объясняемые прежними теориями, во-вторых, факты, которые эти теории не могли объяснить, и, в-третьих, факты, с помощью которых они были в действительности фальсифицированы, должна отвечать следующим трем требованиям: 1) она должна исходить из простой, новой, плодотворной и объединяющей идеи относительно некоторой связи или отношения (iтребование простоты); 2) она должна быть независимо проверяемой, а это значит, что независимо от объяснения всех фактов, которые была призвана объяснить новая теория, она должна иметь новые и проверяемые следствия, она должна вести к предсказанию явлений, которые до сих пор

не наблюдались; 3) теория должна выдерживать некоторые новые и строгие проверки.

Третье требование, хотя и является очень важным для прогресса научного знания, всё же Поппер не считает его необходимым, ибо даже та теория, которая ему не удовлетворяет, может внести важный вклад в науку. В отличие от индуктивистов, которые рассматривают опровержения теорий как неудачу ученого, Поппер расценивает каждое опровержение как большой успех, и успех не только ученого, который опроверг теорию, но также и того ученого, который создал опровергнутую теорию.

Включение третьего требования Поппером в реестр оценки роста научного знания является очень важным для понимания всей методологической позиции Поппера. Вопреки распространенному мнению, что Поппер якобы заменил верификацию фальсификацией, мы видим, что он в принципе не отрицал роль первой в прогрессе научного знания. Послушаем его собственные признания в этом: «Ранее я считал (имеется в виду его первая работа ууПогика научного исследования». —И. Я/.), что наука остановилась бы в своем развитии и потеряла свой эмпирический характер, если бы она перестала получать опровержения. Теперь мы видим, что по очень похожим причина наука должна была бы остановиться в своем развитии и потерять свой эмпирический характер, если бы она перестала получать также и верификации Новых предсказаний, т. е. если бы мы могли создавать только такие теории, которые выполняли бы два первых наших требования и не выполняли третье»[1232] [1233]. 5 Таким образом, для функционирования науки Поппер считает существенным оба вида успеха: как успех в опровержении теорий, так и успешное сопротивление, по крайней мере, некоторых теорий самым решитель- j- ным попыткам опровергнуть их.

| Теоретико-познавательный фаллибилизм Поппера оказывается на деле ^ потенциальным плюрализмом, поскольку он расчищает место для альтернативных теорий, которые не могут больше «доказываться» в фаллибили- [стекой модели познания. Попперовский теоретико-познавательный фаллибилизм наиболее последовательно был развит в плюралистической модели познания П. Фейерабенда благодаря введению понятия теоретических альтернатив. Фейерабенд переориентирует фаллибилистскую процедуру на критику альтернативных теорий, усиливая тем самым критический эффект f попперовского взаимодействия предположений и опровержений.

I Критицизм в модели познания Поппера воплотился в доктрине рациональности, под которой он имел в виду, по его словам, «установку на соз- ! нательное, критичное устранение ошибок»¹³⁰. Стало быть, рациональная установка отождествляется с критической. Подобная трактовка рациональности дает возможность в любой ситуации работать с полным риском и использовать весь познавательный потенциал, что достигается максимальным усилением критики.

Однако приравнивая рациональность к критической позиции, Поппер всё же ориентируется при этом на поиск теорий, которые, хотя и терпят крах, тем не менее идут дальше своих предшественниц. А это означает, что они могут быть более строго проверены и противостоять некоторым новым проверкам. Стало быть, рациональность определенной теории состоит в том, что ее выбрали как лучшую по сравнению с ее предшественницами й она может быть подвергнута более строгим проверкам А если повезет, то она даже может выдержать и эти проверки, и потому она, возможно, ближе к истине. Под максимальным усилением критики Поппер как раз и понимал то, что теория должна подвергаться новым более строгим проверкам.

3) Методологическое ядро попперовского критического рационализма включает в себя фальсификационизм, обобщенный в рамках фаллиби- листского критицизма до универсального метода проб и ошибок, который Поппер именует критическим методом. Возведенный на уровень рефлексии, этот метод обретает статус научного метода, суть которого Поппер описывает следующим образом.

Столкнувшись с определенной проблемой, ученый для ее решения выдвигает теорию в порядке гипотезы. Затем она подвергается испытанию на прочность посредством критики и проверки, т. е. «критика и проверка идут рука об руку: теория подвергается критике с самых разных сторон, и критика позволяет выявить те моменты теории, которые могут оказаться уязвимыми. Проверка же теории достигается посредством как можно более строгого испытания этих уязвимых мест»[1234]. Если в результате проверки обнаруживается ошибочность обсуждаемой теории, то она элиминируется. В этом смысле метод проб и ошибок есть метод элиминации, успех которого зависит от выполнения трех условий: а) предлагаемые теории должны быть достаточно многочисленны и оригинальны; б) они должно быть достаточно разнообразны, по возможности альтернативны; в) проводимые проверки должны быть достаточно строги. Только таким путем можно гарантировать выживание самой подходящей для решения данной проблемы теории и исключить менее подходящие.

Описывая в свете своего критического метода путь развития научного знания, Поппер пишет: «наука начинается с проблем и развивается от них к конкурирующим теориям, которые оцениваются критически… В большинстве случае… теория терпит неудачу, в результате чего возникают новые проблемы»[1235]. Этот цикл Поппер изображает посредством следующей схемы: Р¹ —? ТТ —? ЕЕ —» Р², где Р¹ — проблема, ТТ — пробная теория, ЕЕ — устранение ошибок в ходе ее оценки, Р² — новая проблема. Данная схема показывает, что рост знаний идет от старых проблем к новым проблемам, посредством предположений и опровержений, т. е. познание начинается с проблем и заканчивается проблемами. А потому, по словам Поппера, «нет знания без проблем, но также и нет проблем без знания. А это означает, что познание начинается с напряженности между знанием ц незнанием»[1236]. Напряженность между знанием и незнанием ведет к проблемам и к пробным решениям.

Этот рост знаний Поппер сравнивает с процессом, напоминающим процесс «естественного отбора» Ч. Дарвина. В данном случае речь идет о естественном отборе гипотез: «наши знания в каждый данный момент состоят из гипотез, проявивших на данном этапе свою способность выжить в борьбе за существование; нежизнеспособные же гипотезы устраняются в процессе этой конкурентной борьбы»[1237]. Это структурное сходство между процессом предположений и опровержений, с одной стороны, и эволюцией путем дарвиновского естественного отбора, с другой, дает Попперу основание именовать свою эпистемологическую концепцию эволюционной.

Суть своей эволюционной эпистемологии, основанной на его четырехчленной схеме, Поппер обозначил как теория эмерджентной эволюции: возникновение нового в эволюции объясняется появлением новых проблем. Сущность ее он выразил в следующем тезисе: «Эволюция научного знания представляет собой в основном эволюцию в направлении построения всё лучших и лучших теорий. Это дарвинистский процесс. Теории становятся лучше приспособленными благодаря естественному отбору»[1238].

Описанный выше метод проб и ошибок сродни с тем, что диалектики обычно именуют диалектической триадой, но они не эквивалентны полностью, поскольку первый в отличие от второй включает только борьбу между тезисом и антитезисом, в результате которой будет исключен тезис или, возможно, антитезис, если он окажется неудовлетворительным. Уже отсюда очевидно, что принципиальное отличие между методом проб и ошибок, с одной стороны, и диалектическим методом — с другой, состоит как раз в том, что первый не мирится с противоречиями между тезисом антитезисом, а второй диалектически их «снимает» в синтезе. Однако всякое примирение противоречий с необходимостью ведет к отказу от критики, ибо она, по сути, сводится к выявлению противоречия. «Критика, — по словам Поппера, — всегда лишь указывает на противоречие или же, можно сказать, просто противоречит теории». Итак, заключает он, «критика является… главной движущей силой любого интеллектуального развития. Без противоречий, без критики не было бы рационального основания изменять теории — не было бы интеллектуального прогресса»[1239] [1240]. Только критика, т. е. выявление противоречий, побуждает ученого к изменению теорий и тем самым — к прогрессу. Если же мы примиряемся с противоречиями, то критике, и, следовательно, всякому интеллектуальному развитию приходит конец, а вместе с этим терпит крах и наука.

Итак, в контексте развития критика предстает как необходимый компонент творческого процесса, постоянного преодоления старого и утверждения нового, разрешающего существующие проблемы, учитывающего ранее допущенные ошибки и вырабатывающего более высокие стандарты и нормы научной деятельности. Понимаемая таким образом критика предстает как такая методологическая парадигма, которая исходит из принципа развития, признает открытый, творческий характер научного познания и содействует утверждению в науке конструктивно-критического мышления.

Обобщая свои рассуждения о критическом методе, Поппер выражает его суть в следующих словах: «метод науки — это метод смелых, дерзких предположений и изобретательных и решительных попыток их. опровергнуть»™.

Таким образом, прогресс науки, по Попперу, состоит в пробах (в создании теорий) и устранении ошибок и в дальнейших пробах, руководимых опытом, приобретенным в ходе предшествующих проб и ошибок. Стало быть, ни одна теория не является священной и неприкосновенной, не обладает иммунитетом от критики. А потому, заключает Поппер, «задача ученого — подвергать свою теорию все новым и новым проверкам… Никакую научную теорию нельзя объявить окончательной… Цель ученого — открывать не абсолютную несомненность, а всё лучшие и лучшие теории…, способные подвергаться всё боле и более суровым проверкам… Это значит, что наши теории должны быть фальсифицируемыми: наука развивается через их фальсификацию»[1241]. Итак, наука развивается путем исключения гипотез методом проб и ошибок.

4) Экспансия критического рационализма К. Поппера в сферу практической философии осуществляется на основе попперовского этического рационализма, который в целом руководствуется критической, а, следовательно, рациональной, установкой во всех жизненных делах. Этический рационализм Поппера представляет собой гуманистическую этику индивидуалистского толка, в рамках которой критическая установка становится нравственным долгом каждого человека, а рациональная аргументация — средством мирного разрешения конфликта.

Основные этически^ максимы Поппера в рамках его философии и методологии науки определяются принципами интеллектуальной скромности и честности, ориентацией на регулятивные идеи истины, ясности, объективности, критики. В рамках же его социальной философии основным нравственным постулатом выступает отказ от насилия: в целях рационально-гуманного, то есть ненасильственного, урегулирования конфликтов следует, по словам Поппера, «убивать теории вместо людей!»

Всеобщий отказ от насилия включает требование рационально-критической аргументации в качестве универсального способа разрешения различных споров, кроме того, он предполагает и определенный запрет на социально-политические революции, поскольку последние, как правило, не ограничиваются просто аргументативным обсуждением и «убийством теорий», а несут с собой смерть людей.

Как и его индивидуальная этика, социальная этика Поппера является в сущности этикой конфликта. Конфликты должны урегулироваться рационально, то есть посредством критики, и быть двигателем общественного прбгресса, но ни в коем случае Не должны недооцениваться, игнорироваться или подавляться.

Этический рационалйзм Поппера включает в себя своеобразный негативный утилитаризм, основная идея которого сводится к тому, что человеческому горю по сравнению с человеческим счастьем следует придавать большее экзистенциальное значение. В этом плане основной нравственный долг каждого человека и общества в целом состоит в устранении, по возможности, человеческого горя. Это значит, что никого нельзя принуждать к счастью, но каждый должен освобождаться от собственного горя. Из этого Поппер выводит этическое требование доводить до минимума человеческие страдания. Данное требование предлагается взамен традиционного императива «позитивного» утилитаризма достигать наибольшего человеческого счастья, «Нужно работать, — пишет в этой связи Поппер, — для устранения конкретного зла, а не для воплощения абстрактного добра… уменьшение человеческих страданий является самой неотложной проблемой рациональной социальной политики, но достижение счастья не является такой проблемой»[1242].

Основным следствием этического рационализма Поппера является его проект политической этики, согласно которому все социально-политические конфликты разрешаются в соответствии с теоретико-научной моделью разрешения разногласий между мнениями. Таким образом, разработанная в рамках методологии науки модель аргументации превращается Поппером в своеобразную парадигму разрешения социально-политических конфликтов мирным и рациональным путем, то есть эта модель аргументации расширяется до всеобщей модели поведения, воплощением которой выступает критический образ жизни, и модели общества, получающей свое выражение в «открытом обществе».