И в слове гордость делала ошибки

Милицанер, послушай-ка сюды:
Моя чухно нагадила мне в душу.
Ушла опять, но это полбеды…
Ассенизатор — тот меня не лучше.

Суконка! Вещи стырила тайком!
Мундштук и то, зараза, прихватила!
Пришел от вас — и… покати шаром,
А у меня вещей порядком было.

Пиджак ишо не ношен был почти,
Сапожек пара — хромовые оба,
Рубах — штук две, все новые, учти:
Уперла всё разгульная особа.

Пиши, пиши! Не скрою от тебя —
И как она ехидно измывалась,
Когда я не пил по четыре дня,
И как с Иваном в бане обнималась.

Мне, правда, снилось это завчера,
Но наяву шалава эта хлеще.
Вот по три смены вкалывал, а что?
Стянула враз все нажитые вещи.

Чего ты ржешь? Клянуся КПЗ!
Эх, старшина… Давай закурим «Шипки»!
Она ж писала «совесть» с буквой «з»
И в слове «гордость» делала ошибки.

А жили как? Тудыт твою же мать!
Ведь от нее ж ни песен и ни басен.
Приду с работы. Вот, бухнуся и спать.
Сидит, как пень, ни рыба и не мясо!

Ну бил ее, а как не лупцевать?
Она ж совсем, скотина, опустилась:
Я в сапогах улягусь на кровать,
Ни в жисть не сымет: «Я же утомилась!»

Аванс пропью — у петлю готова!
А я и выпил, может быть, для дела!
В конце концов, товарищ старшина,
Пью на свои — кому какое дело!

Ты в протокол пиши еще чего:
Как я пришел тяжелый и усталый,
А у ей там хахаль, так она ж его
Сквозь дымоход, а после выпускала.

Ну я тады маненько ей поддал,
Чтоб впредь такого мне не вытворяла.
Три зуба выбил, ребра посчитал
И в печке сжег верблюжье одеяло.

Гляди, с сынком куды-то замелась…
Ох, короед! Бывало, все карманы
Обшарит чище, чем делают у вас…
А чё искать? Там блохи на аркане.

Ну, погоди! Найду вас однова,
А не найду — сама еще припрешься.
И вот скажи, товарищ старшина,
Ну, как от этой жизни не напьешься?

Эй, милицанер! Куды же ты, куды?
Зачем порвал протокол? Ишь, уходит…
А, ну и пусть! Подальше от беды,
А то опять мене же и посодют.

Поговорим за жизнь

В Одессе 1977 год…

Милицанер, послушай-ка сюды:
Моя чухно нагадила мне в душу.
Ушла опять, но это полбеды…
Ассенизатор — тот меня не лучше.

Суконка! Вещи стырила тайком!
Мундштук и то, зараза, прихватила!
Пришел от вас — и… покати шаром,
А у меня вещей порядком было.

Пиджак ишо не ношен был почти,
Сапожек пара — хромовые оба,
Рубах — штук две, все новые, учти:
Уперла все разгульная особа.

Пиши, пиши! Не скрою от тебя —
И как она ехидно измывалась,
Когда я не пил по четыре дня,
И как с Иваном в бане обнималась.

Мне, правда, снилось это завчера,
Но наяву шалава эта хлеще.
Вот по три смены вкалывал, а что?
Стянула враз все нажитые вещи.

Чего ты ржешь? Клянуся КПЗ!
Эх, старшина… Давай закурим «Шипки»!
Она ж писала «совесть» с буквой «з»
И в слове «гордость» делала ошибки.

А жили как? Тудыт твою же мать!
Ведь от нее ж ни песен и ни басен.
Приду с работы. Вот, бухнуся и спать.
Сидит, как пень, ни рыба и не мясо!

Ну бил ее, а как не лупцевать?
Она ж совсем, скотина, опустилась:
Я в сапогах улягусь на кровать,
Ни в жисть не сымет: «Я же утомилась!»

Аванс пропью — у петлю готова!
А я и выпил, может быть, для дела!
В конце концов, товарищ старшина,
Пью на свои — кому какое дело!

Ты в протокол пиши еще чего:
Как я пришел тяжелый и усталый,
А у ей там хахаль, так она ж его
Сквозь дымоход, а после выпускала.

Ну я тады маненько ей поддал,
Чтоб впредь такого мне не вытворяла.
Три зуба выбил, ребра посчитал
И в печке сжег верблюжье одеяло.

Гляди, с сынком куды-то замелась…
Ох, короед! Бывало, все карманы
Обшарит чище, чем делают у вас…
А че искать? Там блохи на аркане.

Ну, погоди! Найду вас однова,
А не найду — сама еще припрешься.
И вот скажи, товарищ старшина,
Ну, как от этой жизни не напьешься?

Эй, милицанер! Куды же ты, куды?
Зачем порвал протокол? Ишь, уходит…
А, ну и пусть! Подальше от беды,
А то опять мене же и посодют.

Поговорим за жизнь

В Одессе 1977 год…

Милицанер, послушай-ка сюды:
Моя чухно нагадила мне в душу.
Ушла опять, но это полбеды…
Ассенизатор — тот меня не лучше.

Суконка! Вещи стырила тайком!
Мундштук и то, зараза, прихватила!
Пришел от вас — и… покати шаром,
А у меня вещей порядком было.

Пиджак ишо не ношен был почти,
Сапожек пара — хромовые оба,
Рубах — штук две, все новые, учти:
Уперла все разгульная особа.

Пиши, пиши! Не скрою от тебя —
И как она ехидно измывалась,
Когда я не пил по четыре дня,
И как с Иваном в бане обнималась.

Мне, правда, снилось это завчера,
Но наяву шалава эта хлеще.
Вот по три смены вкалывал, а что?
Стянула враз все нажитые вещи.

Чего ты ржешь? Клянуся КПЗ!
Эх, старшина… Давай закурим «Шипки»!
Она ж писала «совесть» с буквой «з»
И в слове «гордость» делала ошибки.

А жили как? Тудыт твою же мать!
Ведь от нее ж ни песен и ни басен.
Приду с работы. Вот, бухнуся и спать.
Сидит, как пень, ни рыба и не мясо!

Ну бил ее, а как не лупцевать?
Она ж совсем, скотина, опустилась:
Я в сапогах улягусь на кровать,
Ни в жисть не сымет: «Я же утомилась!»

Аванс пропью — у петлю готова!
А я и выпил, может быть, для дела!
В конце концов, товарищ старшина,
Пью на свои — кому какое дело!

Ты в протокол пиши еще чего:
Как я пришел тяжелый и усталый,
А у ей там хахаль, так она ж его
Сквозь дымоход, а после выпускала.

Ну я тады маненько ей поддал,
Чтоб впредь такого мне не вытворяла.
Три зуба выбил, ребра посчитал
И в печке сжег верблюжье одеяло.

Гляди, с сынком куды-то замелась…
Ох, короед! Бывало, все карманы
Обшарит чище, чем делают у вас…
А че искать? Там блохи на аркане.

Ну, погоди! Найду вас однова,
А не найду — сама еще припрешься.
И вот скажи, товарищ старшина,
Ну, как от этой жизни не напьешься?

Эй, милицанер! Куды же ты, куды?
Зачем порвал протокол? Ишь, уходит…
А, ну и пусть! Подальше от беды,
А то опять мене же и посодют.

Владимир Романович Шандриков (настоящая фамилия по отцу — Шендриков; 5 апреля 1940, Омск — 30 января 2003, Омск) — самобытный поэт и композитор, исполнитель песен собственного сочинения, «омский Высоцкий». По меткому выражению Северного, «пришел из Омска в своих дырявых лаптях сорок пятого размера».

Шандриков Владимир Романович родился в 1940 году (умер 30 января 2003 года).
По образованию и основному роду деятельности-художник.
Первые песни записал в 1972 году на «химии».
Прославился парой совместных с Северным концертов и своими на них репликами. Северный: «Володя! Я таки слышал, у вас в Сибири ходят черные медведи и гималайские даже?» Шандриков: «Неправда, медведи не ходят, козлы-встречаются».
Инвалид второй группы.
Лирический герой: Высоцкий без «Мерседеса» и загранкомандировок, по-шукшински обидчивый и болезненный, которому Мишка Шифман по определению не друг.
Ключевое слово- обидно.
Выходы — «Стрелецкую» взять и себя пристрелить».
Хиты: «Я и мой сосед Хаим», а также про приятеля Анатоля, рифмующегося с алкоголем.
Срок: Три года по статье 108, ч.1-«умышленное тяжкое телесное повреждение».

* * *

Владимир Шандриков родился и жил в Омске. Вырос без отца. По образованию и основному роду деятельности — художник-оформитель. В 1964 году поступил в Пензенское художественное училище, откуда был исключён, в числе других учащихся, за участие в подписании письма в газету «Советская культура» о недостатках экспериментальной программы в своём училище (по его собственным словам — «за организацию бунта против бюрократических сил»).

Дважды был женат. Трижды судим, в том числе один раз приговорён к трём годам лишения свободы, по статье 108 часть 1 — «умышленное тяжкое телесное повреждение». Находясь в заключении, сочинил первые песни — на тюремную тематику. В последующем значительно расширил темы своего творчества, однако в советское время оставался непризнанным автором, творчество которого распространялось в нелегальных магнитофонных записях.

Многие песни 1970-х годов написаны под влиянием творчества Владимира Высоцкого и исполнены в схожей манере, в связи с чем авторство некоторых из них, по незнанию, порой ошибочно приписывается Высоцкому. Именно Высоцкого (которого знал лишь заочно) Шандриков до конца жизни считал своим «и другом, и учителем, и сострадальцем». Однако следует отметить, что в записях Шандрикова, в отличие от Высоцкого, неизменно участвовал аккомпаниатор-гитарист, так как сам Владимир Романович владел гитарой слабо.

В 1977 году В. Шандриков совместно с Аркадием Северным записал в Одессе три альбома в сопровождении ансамбля «Черноморская чайка».

Первое официальное выступление Шандрикова состоялось лишь в 1987 году. Уже будучи инвалидом второй группы, в 1999—2000 гг. записал первый студийный альбом «На улице Тарской», до настоящего времени не изданный. Всего же Владимир Шандриков написал около двухсот стихов (большинство из них стало песнями) и свыше 500 частушек.

Похоронен 1 февраля 2003 года на Западном кладбище г. Омска.

* * *

Владимир Шандриков о себе самом.

Поскольку у меня нет ни влиятельных спонсоров, ни именитых поэтов, которые могли бы представить меня соответствующим образом, представлюсь сам. Думаю, должно получиться — не хуже…
Говорить о себе перед теми, кого никогда не видел, не знаешь и просто, и сложно. Просто — потому, что все о себе знаешь. А сложно — потому, что люди могут заподозрить «самомнение». То есть, высокое мнение о себе. И — в результате — не поверить ни единому слову. Чтобы развеять такие подспудные мысли, скажу для начала, что… ни певцом, ни поэтом я себя не считаю. Как?
В этом году мне стукнуло 60 лет, вырос без отца. Мать была — техничка. Женат — дважды. Судим был трижды, сидел — единожды. Приводов в милицию и вытрезвителей — не считал.
В настоящее время живу в однокомнатной типовой квартире с удобствами типа «гаванна», т.е. говно и ванна — совмещены.
Первые свои опусы, очень гневные, написал в 16 лет на своего брата. За то, что он считал моё увлечение искусством — пустым занятием, не способным дать средств к существованию. С первым прогнозом-определением он глубоко ошибся, а со вторым — почти попал в десятку: в настоящее время из-за болезни ног, я вынужденно не работаю скоро уже два года. Инвалид второй группы.
Владею многими профессиями, но основная — художник-оформитель. Более тридцати лет. Специального образования (законченного) не получил. Будучи студентом-отличником Пензенского худучилища, был исключён за организацию бунта против бюрократических сил учебного заведения.
Первую песню написал в зоне — «832» — это песня зека о его днях. . .
Первую «подпольную» запись на магнитофон мне предложил сделать Е.Шабанов в 1970-м году, когда мы с ним и познакомились, находясь «на химии», строя ментовский «дворец». В этом самом дворце он тогда работал радиотехником, а я «вдохновенно» писал маслом… номерки в раздевалку.
Популярность почему-то пришла сразу. Наверное, из-за того, что я, сильно попав под влияние песен Высоцкого,не мог не подражать ему. А кем тогда был сам Владимир Семёнович — об этом знатоки его творчества знают хорошо. Меня же «скромно» прозвали заочно «Омский Высоцкий», чем, конечно же я изрядно какое-то время гордился. Популярность — это ещё не слава, однако же приятно щекотала моё самолюбие. До определённой поры. Потом, вскоре, она стала мне надоедать и даже мешать. Появилось много нужных и ненужных знакомых, с которыми неизбежно нужно было пить, говорить, терять время попусту.
Кстати, пил я в то время изрядно. А бросил (САМ) и помог с этим делом своей жене, успевшей приобщиться к моему образу жизни,- вскоре после смерти Высоцкого. Его трагическая, я бы сказал, кончина была, для меня не менее ошеломляющим явлением, чем и само его творчество в песнях.
Почему-то меня часто спрашивают: — Встречался ли я с Ним, с самим Высоцким?
К сожалению, нет, не встречался. Хотя много мечтал об этой встрече и хотел даже как-то поехать. Думаю,что он принял бы меня… Но,зная, как он занят, как буквально страдает от нашествия поклонников, я не решился ехать. Разумеется, что теперь жалею об этом. Вполне возможно,что мне удалось бы поколебать его основные мысли и настроения, связанные с непризнанием его официальными нашими властями — этим ведь он мучился больше всего — и, может быть, тем самым предотвратить приближающийся исход. Смею так говорить потому,что мне, «Омскому,второму Высоцкому», может быть, как никому другому было тогда и теперь понятно, что такое быть официально отвергнутым, это ведь в сущности, то же самое,что быть изгнанным из страны. Когда-то такая мера, применяемая к разного рода еретикам, была высшей мерой.
Почему я так много говорю о Высоцком, а не о себе? Потому что Он был моим заочным и другом, и учителем, и сострадальцем. Я жил той же жизнью что и он, так же остро воспринимал окружающий меня мир, реагируя и кулаком, и песнями, в зависимости от обстоятельств. Отсюда, видимо, и острота тем, языка, безысходность и постоянный душевный дискомфорт, выражающийся в бескомпромиссности, максимализме и запоях.
Бросив пить, я сознательно стал отходить от бессознательного подражания ему, Владимиру, хотя я тоже — Владимир. Однако, я понял, что рано или поздно, надо искать свое лицо, свой манер и почерк. Искать и находить! Таков закон каждого честного художника. Суть любого вида искусства — это ведь вообще-то вечный поиск. Будь то краски,слова или ноты…
Как художник, провозившийся с палитрой много лет, я хорошо знаю, что скопировать работу и стиль любого мастера — это дело всего лишь времени, терпения и,конечно,определённых способностей, навыков. Сделать копию нетрудно.А вот создать что-то новое самому — совсем другой коленкор.
В своих песнях-картинках (!), песнях-сценках, какими я сам их считаю, потому что никто и никогда меня специально не учил ни петь, ни сочинять -я стараюсь избегать всего того, что набило уже оскомину трафаретности, елейности, пустозвонства и т.д. Возможно, этим и привлекательны мои вещички, интересен какому-то кругу я сам, как оригинальный автор. Я совершенно не понимаю,как можно всю свою жизнь петь две-три песни, пусть даже и очень нравящиеся слушателям. И расцениваю это как скудоумие и нищенство духовное. Плюс к этому — трусость «А вдруг лучше не получится?»
Не понимаю поэтов, как например, Расул Гамзатов, который, похоже, если судить по его стихам, ничего другого, кроме единственной женщины, вина и сакли в жизни не видел. В этом отношении чукча, едущий на собачьей упряжке и поющий про всё, что видит — намного интеллектуальнее, разнообразнее хотя бы. И — честнее… Чукча ведь не коммунист, однако?…
Не приемлю я и термин литературоведов-критиков «Он долго искал и, наконец-то, нашел свою тему». У одних — это ловко получается на «тему Родины», где они, поэты, — в виде слезинки, росинки, шерстинки и т.д. но непременно (!) они не могут без неё, Родины, а она — без них. Капитальная ложь, лицемерие! Рассчитанная на одобрение правительства и власть придержащих. Которые, в свою очередь, заинтересованы в стадном поголовье людей, а не личностях. Но это уже политика. Хотя и Высоцкий-то поплатился своей судьбой и жизнью только потому, что шёл против шерсти.
Надо плакать,если творец зациклился на одной какой-то теме, а нас, видите, — призывают радоваться. Вот где истоки массового оболванивания, глобалъной лжи и извращения с целью самосохранения, личной выгоды. При славе ходят не те, кто её достоин нынче, а те, кто удобен. Ну, кто мне докажет, что Толкунова — ныне, к слову, удостоенная звания народной нашим правительством намного лучше Владимира Высоцкого или даже меня? — Никто! Просто, кому-то из раздающих медали, награды, премии государственные, очень пришлась к душе песенка про «носики-курносики» и показалась очень красивой сама исполнительница. Простая и покладистая…
Мои песни никогда не были рассчитаны на убаюкивание умов, а наоборот — на умопросветление, пробуждение от многолетней спячки, которая, кстати сказать, у нас ещё происходит сплошь и рядом. Если вглядеться.
Я глубоко убеждён, что именно по свободным песням, бардовским песням, а не авторским, как у нас любят говорить в средствах массовой информации, после ухода из жизни Высоцкого наистрашнейший дефицит. Орущая круглосуточно эстрада по «ящику» и по радио не в состоянии конкурировать со своими «Й-я!» и «Ва-у!.» с камерностью задушевного разговора с подлинной революционностью поэтического набата. Многотысячные новоявленные горланы, вылезшие в последнее время из мафиозных группочек и группировок, поощряемые таким же мафиозным телевидением и призванные в общем-то ФОРМИРОВАТЬ ОЩЕСТВЕННЫЕ ВКУСЫ И НАКЛОННОСТИ, никогда не забьют честный и живой голос. Они «делают бабки», гастролируя по всей стране; вон, даже Токарев и Шуфутинский добрались аж до Бийска. Дальше нельзя, нет пути. Вертушка…
Поэтому, как никогда, я стараюсь в своих песнях-шутках, сценках быть на стрёме, быть самим собой, какой уж ни-на-есть. И веселье бывает в жизни, и горе, и день, и ночь. Обо всём надо успеть и суметь зафиксировать. Ведь песни, их настроение, цвет и запах, — целиком зависят от моего внутреннего состояния и окружающей действительности. Поэтому-то они то бурные, веселые, то задумчивые, даже, бывает, на грани упадка душевных сил. Невозможно ведь написать мажорный галоп, скажем, когда у тебя на душе скребут кошки. И — наоборот…
Сколько у меня всего текстов? — Мало. Я ведь на хлеб себе зарабатываю не этим. Это так, вроде отдушины для самовыражения — и только. Ну, а вообще, где-то около двухсот, из них штук 50 просто стихи. Ещё, правда, написал в последние годы свыше 500 частушек. Считаю этот жанр достойным и не менее трудным, чем песенный. Вместе с тем — более мобильным и пластичным.
Автор и бард — понятия совершенно разные — это точно. Так, например, любой поэт-песенник может называться автором. В конце концов, у любого поступка есть автор, но не любую же глупость можно называть бардовской. Есть другие слова в русском языке. Бардак, например. Бард — слово очень большое, емкое и ответственное. Я бы даже сказал, что его нельзя часто употреблять, как, к примеру, слово Бог, любовь, враг. Чтобы не замызгать.
Кем считаю себя? — Художником, с хохмическо-поэтической стрункой, спососбным через малое выразить, показать большое, даже великое. В этом, кстати, всегда видел свою задачу и установку, будь то плакат выставочный или стих. Ибо, настоящая, качественная философия, отнюдь не та, которая сложно говорит о простом, а наоборот — о самом сложном говорит просто и ясно. Как это делал Эзоп.
Большинство людей, слушающих меня в записях, почему-то отождествляют меня с моими персонажами. Это заблуждение, иногда даже бывает оскорбительно. Хотя, конечно же, в любой моей вещи всегда присутствую я и сам в той или иной мере и степени. И всегда у меня имеется своё отношение к происходящему событию, содержанию в песне. Весь вопрос в том, в каком «количестве» я там присутствую и в каком качестве. Это очень важный нюанс.
Проще всего, казалось бы, сказать устами героя кому-то: «Ну, ты и говно!» — чтобы, якобы, самовозвыситься. Ан нет. Это не возвышение, а самоунижение. Нельзя, я считаю, возвышаться ни над каким героем автору, если он честный человек. Это легко проверить: попробуйте-ка то же самое сказать себе самому. Как-то непривычно, правда?
Почти все поэты (я уж не говорю о просто людях) неизменно ставят себя в своих стихах несколько выше своих же собственных персонажей. Это удобно, чтобы не запачкаться «его» мыслями, поступками, Бог знает, каким поведением… Но это всего-навсего показуха, продиктованная желанием выглядеть чистеньким, умненьким и хорошеньким. Вот как, например, Саша Розенбаум, взял да, и сказал в СМИ, что его БЫВШИЙ блатной цикл песен — всего лишь безобидные заставки к спектаклям-капустникам. Причём — студенческим. И все. Никакой, дескать, ответственности его, как автора, по сути, за содержание нет. И в подтверждение своих слов, практически отказавшись от себя самого, он начал петь большие и серьёзные песни о родном Ленинграде, о Родине, об ужасах Афганистана, панибратски меняясь с живыми афганцами своими импортными одеждами — на пропахшие потом и кровью маскировочные куртки.
Я не гнушаюсь своих героев-персонажей и никогда их не предам. Даже если это отпетые уголовнички и профессиональные проститутки. Хотя бы потому, что они — тоже люди и в чём-то наверняка намного выше меня, только примерившего на себя их биографии и судьбы. Зачем и почему я так делаю? Это не поза. А скорее, -«проверка себя на вшивость — приём, позволяющий не чувствовать себя стеснённым в своей фантазии. Говоря от первого лица, я добиваюсь максимального вхождения в роль, чтобы напрямую и наиболее полно передать суть. К месту сказать, Владимир Семёнович этим приёмом владел в совершенстве. Во всяком случае, к нему обращались с вопросами буквально все прототипы его песен. На деле же он был человеком с очень даже простой и заурядной биографией, и знание жизни в основном познавал по рассказам знакомых, да из прочитанных книг. Выходит, его фантазии можно позавидовать! Что я и делаю с лёгким сердцем и чистой совестью. По сей день и час.
Если кому-то мои песни, если их так можно назвать, хоть чем-то и как-то в жизни помогли, я был бы счастлив это знать. К сожалению, я лишён возможности общаться с многомиллионной аудиторией воочию. Государственный большой микрофон по-прежнему не для меня. Его, этот микрофон, даже на съезде народных депутатов, рвут каждый к себе. Около него стоят в очередь убелённые сединами хозяйственники. Настоящие хозяева нашей земли. Но включают его волей президента и его подручных — далеко не каждому. По сути и я, как и они?- стою в очередь… за гласностью. Достоюсь ли кто знает…
Автор: Владимир Шандриков, ноябрь 2000 г.

* * *