7 апреля 2005
Горбачев назвал три своих главных ошибки
Главная ошибка перестройки — промедление с реформированием КПСС. Об этом заявил экс-президент СССР Михаил Горбачев в среду, выступая на интернет-пресс-конференции в московском офисе ИА «Росбалт». По его мнению, «партия стала тормозом реформ». «Противники в партии начали объединяться против меня», — констатировал экс-президент СССР. Горбачев признался, что не проявил последовательности на посту главы государства и не стоял до конца в своих начинаниях.
Второй ключевой ошибкой своего правления Горбачев считает промедление с реформированием Советского Союза. «Надо было его децентрализовать», — подчеркнул экс-президент СССР.
Третья ключевая ошибка была, по его мнению, сделана в экономике в начале 90-х, когда из-за избыточных расходов на оборону в СССР возникли проблемы с продовольствием. «Надо было перекинуть 10-15 млрд. рублей из оборонного бюджета на эти цели», — отметил он. Горбачев напомнил, что расходы Советского Союза были крайне неэффективны, очень много средств отнимала война в Афганистане и кредиты союзникам по соцлагерю.
Вместе с тем, Горбачев уверен, что начало перестройки было единственно верным решением. «Наш народ один из самых образованных в мире, он уже хотел свободы, череда похорон генсеков только укрепила эти тенденции, и состояние людей уже дошло к тому времени до крайнего нетерпения, грозившего русским бунтом, бессмысленным и беспощадным, как у Пушкина», — считает Горбачев.
Росбалт, 6.04. 2005 г.
Накануне 20-й годовщины ГКЧП бывший президент Советского Союза Михаил Горбачев ответил на вопросы немецкого еженедельника “Шпигель”. Русский текст этого интервью Михаил Сергеевич предоставил для публикации в “Российской газете”.
— Михаил Сергеевич, весной вам исполнилось восемьдесят. Как самочувствие?
— О да, задали вы вопрос – без него никак? За последние пять лет я перенес три операции, и это основательно расшатало меня. Ведь все это были серьезные операции: на сонной артерии, на простате, в этом году – на позвоночнике.
— Последнюю из них делали в Мюнхене.
— Да. Это было рискованное вмешательство. Я благодарен немцам.
— Но выглядите вы хорошо. Мы ведь встречались незадолго до операции.
— После этой операции говорят так: чтобы снова начать двигаться, нужно три-четыре месяца. Помните книжку “Четвертый позвонок” финского писателя Мартти Ларни? Потрясающая книжка. А у меня был пятый позвонок. Теперь я снова хожу, но поначалу, как всегда, это давалось с трудом.
— Тем не менее вы вернулись в политику, и ваше имя снова оказывается в заголовках. Почему бы вам, наконец, не отдохнуть?
— Политика – моя вторая любовь. Первая – Раиса.
— Ваша покойная супруга.
— От политики я не собираюсь уже уходить – три раза пробовал, но так и не вышло. Политика для меня – это мобилизация. Если я от нее откажусь, то очень быстро уйду. Но в общем-то я никогда и не думал, что доживу до восьмидесяти лет. Так, примерно в вашем возрасте мне казалось иначе – я тогда приступил к генсекству.
— В 54 года.
— Еще на Ставрополье я был самым молодым секретарем в бюро партии. И здесь, в Москве, я был самым молодым в Политбюро, когда умер Черненко.
— По сути вы должны были возглавить партию на год раньше.
— Черненко болел. Но, несмотря на это, в 1984 году выбрали его, – была драчка, столкновения в Политбюро, они распределили должности, сообразуясь с собственными представлениями, хотя Андропов…
— ….прежний генеральный секретарь, на протяжении многих лет стоявший во главе КГБ…
— …Из его письма Пленуму ЦК следовало, что он делает ставку на Горбачева.
— Раскройте нам один момент, касающийся судьбоносного заседания Политбюро после смерти Черненко в марте 1985 года: вашу кандидатуру тогда предложил не кто иной, как министр иностранных дел Андрей Громыко. Почему? Ведь он вас недолюбливал, ревновал к вам, наконец, были другие кандидаты.
— Потому что Громыко был очень умный человек. Крупный политик, одаренный дипломат и очень серьезный человек. Почему он меня ревновал? Не знаю. Но он разглядел приметы времени. При больном Черненко мне приходилось руководить работой и Секретариата, и Политбюро. С этой непростой задачей я справился. Это не прошло незамеченным. В этом смысле Черненко мне даже помог. Я приобрел важный новый опыт. Тут, перефразируя Вольтера, можно сказать: если бы Черненко не было, его следовало бы выдумать.
— Но были и влиятельные противники, которые не хотели Горбачева.
— Да, несколько таких было. С другой стороны, как-то ко мне зашла группа секретарей обкомов – Черненко еще был жив. Дескать, старики тут опять хотят возвести на трон своего – если они пойдут на это, то мы их сметем. Я им сказал: прекратите эти разговоры. Когда Черненко умер и нужно было проводить Политбюро, пленум, на котором предстояло определиться с преемником, я предпринял следующий шаг: назначил встречу с Громыко за 30 минут до решающего заседания Политбюро. Мы встретились.
Я ему сказал: мы с вами знаем, что положение весьма серьезное, что люди не просто ждут, а уже требуют перемен. Их нельзя откладывать. Хотя это рискованно и даже опасно. Я бы хотел, чтобы мы в этой обстановке действовали вместе. Громыко ответил, что полностью с оценкой ситуации согласен и принимает предложение о совместных действиях. Мы говорили всего пять минут.
В эту ночь я вернулся домой, на дачу, под утро. Мы с Раисой вышли на прогулку.
— Важные вопросы вы с женой дома не обсуждали?
— Нужно было выйти. Мы и на даче никогда открыто не обсуждали серьезные вопросы. Когда после ухода с поста президента я освобождал свою московскую квартиру, то из стен вытащили тьму проводов. Оказывается, меня подслушивали всегда.
— И что вам посоветовала супруга в ту ночь?
— Я ей сказал: сегодня состоятся выборы Генсека. Не исключено, что предложат меня. “А тебе это нужно?” – спросила она. Я напомнил ей, что за последние четыре года ушли из жизни три Генеральных секретаря. Люди ждут, что будет избран человек нового поколения. В этой обстановке я принял такое решение: если предложат, отказываться не стану! Иначе люди расценят это как политическую трусость.
— Михаил Сергеевич, позволите провести эксперимент?
— Я уже ни в каких экспериментах не участвую.
— Ну, у нас предложение безобидное. Всегда называют три-четыре причины, по которым ваша перестройка – “обновление” Советского Союза – закончилась провалом.
— Вы говорите – провалом?
— Да, но нам бы не хотелось спорить о слове, мы можем использовать и другое. Сейчас мы назовем эти причины и просим вас кратко прокомментировать их. Вот первая: говорят, вы производили лишь симптоматическое лечение больной коммунистической системы, не “покушаясь” на ее суть: плановая экономика и монополия партии на власть оставались неприкосновенными.
— Давайте все по порядку. Я и сегодня начал бы перестройку точно так же. “Так жить нельзя”, – гласил тогда наш лозунг. “Перемен”, – требовал пионер русского рока Виктор Цой.
— Вот только концепции у вас не было.
— Если бы у меня был план, то я бы с ним тут же очутился в Магадане.
— “Столице” сталинского ГУЛАГа, в 6000 км от Москвы.
— Вы оба очень даже хорошо знали Советский Союз, и вы не помните, что это была за страна? Да, чтобы оказаться в Магадане, достаточно было политического анекдота. А тут вы мне предлагаете подготовить план и еще собрать вокруг себя команду? Начинать надо было с того, чтобы вывести народ из оцепенения. Ведь партийной номенклатуре перестройка была ни к чему, каждый из них имел свое “корыто”. Глава райкома был королем в районе, секретарь обкома – царем, ну а Генеральный секретарь – так это вообще первый после Бога. Поэтому в первую очередь нам нужна была гласность, открытость. Она и стала дорогой к свободе. Потом мы провели первые свободные выборы в России за тысячу лет.
— Вопреки воле партии. Правда, тогда вы столь критических речей в ее адрес не произносили.
— КПСС – гигантская машина, и на каком-то этапе она начала вставлять палки в колеса. Она выступила инициатором перестройки, но она же стала и главным ее тормозом. Я понял: без решительных политических реформ ничего не выйдет. Потерпев поражение на выборах, номенклатура сплотилась, чтобы начать политическую борьбу. Эта борьба все время нарастала. На апрельском пленуме 1991 года они открыто атаковали лично Горбачева. Тогда я заявил, что ухожу в отставку и покинул Пленум.
— Это произошло всего за восемь месяцев до того, как Советский Союз прекратил свое существование. К тому же вы вернулись, в очередной раз позволив себя переубедить – вместо того, чтобы воспользоваться моментом и спровадить старую партию ко всем чертям.
— Да, через три часа я вернулся. Около 90 товарищей за это время уже открыли списки и записались в новую “партию Горбачева”, – это раскололо бы партию. Я вступил в КПСС в 19 лет, еще школьником, от чистого сердца. Мой отец был фронтовик, дед – старый коммунист, и вот теперь я должен был прикрыть это дело? Сегодня я понимаю: да, должен был. Но ведь перед вами сидит не только, как говорят, деятель, но и абсолютно нормальный человек. Человек с совестью, и эта совесть меня всегда мучила.
— Еще вас обвиняют в том, что для такого поста вы недостаточно разбирались в людях. Многие сподвижники, которым вы помогали подняться по карьерной лестнице, впоследствии вас предавали.
— Это тоже нечто! Да, я сделал Крючкова, который потом устроил против меня же путч, председателем КГБ. Но откуда еще мне было взять руководителя спецслужб? Крючков работал под Андроповым 20 лет, а с Андроповым я был в доверительных отношениях. Разумеется, я взял его оттуда, но я его знал недостаточно.
— Зато Ельцина, который впоследствии стал президентом России и “согнал” с президентского поста вас, вы знали очень даже неплохо.
— Хорошо, поговорим о Ельцине. Его я действительно и раньше немного знал. Он еще на посту главы обкома в Свердловске…
— …нынешнем Екатеринбурге…
— …проявил себя очень самоуверенным человеком. Когда мы хотели пригласить его в ЦК, то многие отговаривали. Позже его избрали первым секретарем Московского городского комитета КПСС. Я это поддержал. Он взялся энергично за работу. Только потом я увидел свою ошибку. Он страшно любил власть, был вспыльчив и честолюбив , – эдакий властолюбец. Он считал, что его недооценивают. Обижался. Надо было отправить его послом в банановую республику, чтобы он там курил кальян – в тишине и покое!
— Третий пункт “обвинения”: вас критикуют за то, что вы якобы катастрофически недооценивали остроту “Национального вопроса”…
— Это неправда. Я жил в стране, в которой люди говорили на 225 языках и наречиях и в которой были представлены все религии. К тому же сам я вырос на Кавказе, и эти проблемы мне были знакомы.
— А то, что военные в Тбилиси и Вильнюсе проливали кровь, подавляя движение за независимость, – об этом вам действительно не было ничего известно?
— Да, да, знаю, мне приходилось выслушивать эти упреки, наверное, уже миллион раз. Но все это действительно происходило за моей спиной. Конечно, возникает вопрос: а что же ты за Генеральный секретарь такой был, если ты об этом не знал? Это намного более тяжкое обвинение.
Что касается Вильнюса: 12 января 1991 года, после того как споры между сторонниками и противниками отделения в республике перешли в острую фазу, заседал Совет Федерации. Решили направить в Вильнюс делегацию. Задача была – найти политическое решение. Но ночью, накануне прибытия делегации в Вильнюс, там уже произошло столкновение, погибли люди. Сегодня очевидно, что в руководстве КГБ были силы, которые хотели упредить политическое решение…
Нечто подобное произошло и в Тбилиси.
— Ваше правительство колебалось между жестокостью и нерешительностью.
— Говорят, китайская жестокость – это неприемлемо. В то же время утверждают, что не стрелять – значит проявлять слабость. И то, и другое – глупость: надо было до конца пытаться вести диалог.
— Почему вы не провели перестройку так, как это сделали китайцы: капиталистические экономические реформы при жестком руководстве компартии?
— Все страны разные. Китай – это хороший пример. Поэтому и реформы надо вести по-разному.
— Есть один тезис, который вы часто повторяете, но который мы не можем понять. Например, вы утверждаете, что Советский Союз можно было спасти даже после путча.
— И это так. Вот только мы слишком поздно начали реформировать Союз. Одни хотели союз государств, а большинство республик – союзное государство с элементами конфедерации. На Съезде народных депутатов я предложил провести референдум. Большинство депутатов меня поддержали. Ельцин снял наушники и в ярости вдарил ими по столу – понятное дело, он был против. Вскоре он публично заявил, что с Горбачевым он больше работать не может, от Горбачева нужно освободиться.
Прошел референдум, – и люди поддержали меня.
— Семьдесят шесть процентов.
— А это значит, что Союз был разрушен против воли народа, и делалось это совершенно осознанно, при участии российского руководства, с одной стороны, и путчистов – с другой.
— Вы неизменно стремились к диалогу, – возможно, слишком долго. Когда в декабре 1991 года под Брестом встретились лидеры России, Украины и Белоруссии и у вас за спиной наносили СССР смертельный удар, то заместитель главы кремлевской администрации предложил вам послать туда два-три вертолета со спецназовцами и поместить троицу под домашний арест. Почему вы этого не сделали? Ведь результаты референдума говорили за вас.
— Дело обстояло несколько иначе, чтобы не сказать: совершенно иначе.
Ельцин договорился со мной о поездке в Белоруссию – по их приглашению. И добавил, что хочет туда пригласить Кравчука – президента Украины. Он сказал: трудно будет договориться с ними о союзном договоре после результатов украинского референдума, провозгласившего независимость. Я напомнил ему, что о своей независимости заявили и все остальные республики. Но это лишь усилит их самостоятельность и ни в коем случае не мешает подписанию договора. Тогда Ельцин спросил: а что, если они будут отказываться от подписания? Какой же договор без Украины?
Думаю, сказал я, что договор обязательно будет с участием Украины. Ведь еще должен сказать свое слово Верховный Совет республики. Москва не покушается на ее независимость.
Кроме того, напомнил я ему, мы договорились о встрече у меня после твоего возвращения. На эту встречу я пригласил также Кравчука, Шушкевича и Назарбаева.
Так что Ельцин и компания действовали, по сути дела, тайно, скрыто, вопреки Конституции. Нам вся картина стала ясна уже после того, как они осуществили свой заговорщический план.
Я сразу же заявил публично, что не могут три человека ликвидировать союзное государство. Этот вопрос должен быть рассмотрен на Верховном Совете или на Съезде народных депутатов.
Ситуация того момента требовала именно такого подхода. Но тройка из Беловежской пущи сорвала проведение этих мероприятий.
— Вы считаете, что в тот момент уже нельзя было провести силовую акцию?
— Да. Во-первых, такие действия могли привести к гражданскому расколу, если не к гражданской войне. А этого нельзя было допустить ни при каких условиях. И во-вторых, страна оказалась в состоянии шока. Пресса молчала. Никто не вышел на улицы защищать Союз. Партийные органы бездействовали. Инициаторы роспуска Союза сделали все, чтобы Верховные Советы республик поддержали Беловежские соглашения.
Поразительно, что за это проголосовали поголовно и почти без рассуждений.
А в общем людей запутали, они не понимали, что это за “Содружество Независимых Государств”, у истоков которого стояли Ельцин и двое его сподвижников. Все выглядело безобидно, вроде как чуть больше свободы союзным республикам. Только потом люди увидели: большой страны не стало.
Опросы показывают, что большинство людей сегодня сожалеют о распаде СССР. Но на вопрос, хотели бы они его возрождения, только девять процентов отвечают “да”.
— Сегодня практически все, в том числе и в Америке, и в Германии, заверяют, что они были за сохранение СССР.
— Потому что не знали, не заденет ли их осколками, если Союз распадется.
Что происходило накануне этих событий? Президент Буш сдерживал украинцев и прибалтов, хотя другие политики в Вашингтоне уже потирали руки, даже тайно подталкивали. Кстати, когда в июне 1991 года я поехал на саммит “большой семерки” и там ввиду тяжелого экономического положения попросил о кредитах, то американцы с японцами выступили против. Коль промолчал. Только Миттеран и Еврокомиссия (Делор) меня поддержали.
— Коль был против? Сегодня он рассказывает об этом иначе.
— Я уже сказал, что он промолчал. Геншер был “за”.
Мы тогда рассчитывали на 30 млрд долларов кредита – увы, напрасно. Это показатель недальновидности наших партнеров.
— В августе того же года произошел путч, о котором американцы вас своевременно предупреждали – еще за два месяца до него. И даже называли имена будущих путчистов, в том числе председателя КГБ Владимира Крючкова. Это правда?
— Буш мне звонил. Он сослался на информацию от мэра Москвы Гавриила Попова.
— И что же – вы ему не поверили?
— Наши консерваторы неоднократно заявляли, что хотят избавиться от Горбачева. Для этого они попытались использовать и Съезд народных депутатов, и Верховный Совет, и Пленумы ЦК, и всякого рода встречи. Однако в открытой политической борьбе у них ничего не вышло. Перестройка, хотя и не без труда, продвигалась вперед. К августу была разработана экономическая антикризисная программа. Ее поддержали все республики, включая Прибалтийские. Был подготовлен новый Союзный договор и назначена дата его подписания – 20 августа. В июле прошел Пленум ЦК, обсуждался вопрос о новой программе партии. Было принято решение о созыве внеочередного съезда. Задачей съезда было реформировать партию. Противники перестройки терпели поражение. И тогда они пошли на путч.
Я думал, нужно быть идиотом, чтобы в такой момент пойти ва-банк – ведь сметет их самих. Но, к сожалению, это и правда были идиоты. А мы – “полуидиоты”, в том числе и я. За все эти годы я был измотан, устал до предела. Но мне не нужно было уезжать в отпуск. Это ошибка.
— Чем было бы лучше, если бы Советский Союз по сей день существовал?
— Неужели вам это не ясно? За десятилетия все переплелось: культура, образование, языки, экономика – все. В Прибалтике собирали автомобили, на Украине – самолеты, и мы до сих пор не можем обойтись друг без друга. И население триста миллионов – это тоже был плюс.
— Есть что-то из того, что вы сделали и что мучает вас сегодня?
— Моим кредо было – все делать без крови. К сожалению, кровь все же пролилась, об этом вы знаете. А еще я переживаю, что мы вовремя не решили вопросы с партией. И что недооценил желание номенклатуры в других национальных республиках решать вопросы собственной жизни самостоятельно, без того, чтобы кто-то встревал из Центра. Теперь у них все эти возможности есть.
— Вернемся в сегодняшнюю Россию. Когда в 2000 году Путин пришел к власти, вы его поддерживали. Вы были давно с ним знакомы?
— В 1996 году он мне помогал, когда я выставил свою кандидатуру на президентских выборах.
— Тогда вы считали его умным политиком. А сегодня говорите, что под его руководством Россия может превратиться в своего рода африканскую страну, где диктаторы правят по 20-30 лет. Что вам сегодня так не нравится в Путине?
— Осторожней: это вы сейчас сказали слово “диктаторы”. Я поддерживал Путина в первый период его президентства, да и сейчас во многом поддерживаю. Но меня тревожит то, что делает партия “Единая Россия”, которую возглавляет Путин, и то, что делает правительство: они хотят сохранить статус-кво, нет никакого продвижения вперед. Даже напротив: они тащат нас назад, в прошлое, в то время как стране срочно нужна модернизация. “Единая Россия” подчас напоминает старую КПСС.
— Путин и президент Медведев надеются между собой договориться о том, кому быть президентом после 2012 года.
— Путин хочет остаться у власти. Но не для того, чтобы, наконец, решить наши насущные проблемы – образование, медицина, бедность и т. д. Народ не спрашивают, партии – марионетки режима. Прямых выборов губернаторов больше нет, одномандатные округа отменили, теперь всех избирают только по партийным спискам. А новые партии не допускают: они мешают.
— В том числе социал-демократическую партию…
— А ведь нам нужны новые, свежие силы, чтобы страна двигалась вперед. И нужны партии, которые объединяли бы интересы политики и экономики, развивали бы социальное партнерство, гарантировали демократическое развитие.
— Медведева, который представляется либералом, порой сравнивают с вами. Вам это представляется оправданным?
— Сравнение – вещь коварная. Медведев – образованный человек. Он накапливает опыт. Но нужны силы, на которые он мог бы опереться, чтобы решить проблемы.
— Чем для России закончится тот процесс, который вы запустили в 1985 году: страна станет демократическим государством? Придут националисты? А может, вернутся коммунисты?
— Трудно, болезненно, но демократия в России будет прогрессировать. Диктатуры уже не будет. Возможны авторитарные рецидивы. Потому что мы, как мне представляется, прошли еще полпути.
— Михаил Сергеевич, давайте оглянемся на годы, последовавшие за вашей отставкой. В 1996 году вы еще раз выставляли свою кандидатуру на пост президента – и получили полпроцента голосов. Участвовать в выборах, чтобы продемонстрировать такой результат, может только человек, нереалистично оценивающий настроения в стране.
— Почему? Откуда вы знаете, сколько я получил на самом деле? Один из приближенных Ельцина публично заявил: по его данным, я должен был получить двадцать пять процентов, а фактически получил пятнадцать. Наутро после выборов мне позвонил один наблюдатель – доверенное лицо из Оренбурга – и сказал, что я набираю около семи. А вечером того же дня оказалось – всего 0,65%. Как говорил Сталин, главное – как считать.
— В последние годы вы ездили по миру в основном в амплуа коммивояжера – человека, обращающего в деньги самого себя и свое прошлое. Вы выступаете с докладами, рекламируете Apple и Louis Vuitton, открываете сберегательные кассы и мебельные дома. Насколько это приличествует человеку, который как, пожалуй, никто другой в ХХ веке изменил политическую карту мира?
— Постойте: тогда давайте сравним, что представляется моральным вам, немцам. Да, я выступаю с лекциями, пишу статьи. Может, вам больше нравится тот, кто ворует? А не тот, кто абсолютно открыто идет к Louis Vuitton? В России многие получают деньги преступным путем. Я их зарабатываю.
— Остальное вы зарабатываете своими книгами?
— Я как раз закончил тринадцатую. Это книга личных воспоминаний. Кроме того, скоро выйдет собрание сочинений – в 25 томах. Вот вы сейчас опять скажете: спекулянт.
— Пол-Москвы ставит вам в упрек торжества по случаю вашего 80-летия, отпразднованного вами в конце марта в королевском зале Альберт-холла – в Лондоне.
— Уточняю. Сначала 2 марта мой день рождения мы отпраздновали здесь, в Москве, в кругу близких мне людей с музыкой, песнями, действительно в дружеской атмосфере. Их собралось немало – более 200 человек.
— Но из Кремля никто не пришел.
— Я получил поздравления от президента России – Дмитрия Анатольевича Медведева и от премьер-министра – Владимира Владимировича Путина. Я был награжден высшей государственной наградой – орденом Андрея Первозванного. Получил много поздравлений. Я всем признателен.
А уже позднее, месяц спустя, состоялся вечер благотворительности в Лондоне. Это была инициатива моих друзей и Ирины…
— …вашей дочери и вице-президента вашего Фонда…
— Там же была учреждена горбачевская премия.
— Почему в России так много тех, кто вас не любит?
— Я этого не чувствую. Наоборот, все эти трудные годы я ощущаю поддержку.
— Михаил Сергеевич, благодарим вас за эту беседу!
Москва, август 2011 г.
Статья прочитана 2243 раз(a).
https://ria.ru/20201215/gorbachev-1589238778.html
Помощник Горбачева рассказал об отношении экс-президента к своим ошибкам
Помощник Горбачева рассказал об отношении экс-президента к своим ошибкам — РИА Новости, 15.12.2020
Помощник Горбачева рассказал об отношении экс-президента к своим ошибкам
Бывший президент СССР Михаил Горбачев признает, что ошибки у него были, в том числе и кадровые, но не держит зла на бывших соратников, заявил в программе… РИА Новости, 15.12.2020
2020-12-15T01:18
2020-12-15T01:18
2020-12-15T09:22
сша
ссср
челябинск
борис ельцин
михаил горбачев
кпсс
павел палажченко
горбачев-фонд
/html/head/meta[@name=’og:title’]/@content
/html/head/meta[@name=’og:description’]/@content
https://cdnn21.img.ria.ru/images/156260/13/1562601333_0:0:3069:1726_1920x0_80_0_0_7e77c4a54a2f9d500aee5e44fb0d6685.jpg
ЧЕЛЯБИНСК, 15 дек — РИА Новости. Бывший президент СССР Михаил Горбачев признает, что ошибки у него были, в том числе и кадровые, но не держит зла на бывших соратников, заявил в программе «Познер» на Первом канале руководитель пресс-службы Горбачев-фонда Павел Палажченко, который в 1985-1991 годах был переводчиком советского лидера.Он отметил, что Горбачев упоминал о некоторых решениях, которые считает ошибочными, и в личных беседах с ним, и публично, и в своих книгах."Он, конечно, понимает что были ошибки, в том числе кадровые. Как раз меньше всего мне хотелось бы говорить о том, что он думает по поводу некоторых своих кадровых решений. Во-первых, он тоже об этом говорил публично, некоторых людей характеризовал. Но, во-вторых, потому что он вообще-то этим не злоупотребляет. И он зла вот такого, как есть у некоторых людей, он зла не держит на тех своих соратников, которые в разные моменты от него ушли, а некоторые и предали. Все-таки он сдержанно относится к этому", — рассказал Палажченко.Что касается политических решений, то, по его словам, Горбачев считает, что начинать децентрализацию и реформирование Советского Союза нужно было раньше.»Он считает, что нужно было раньше попытаться реформировать КПСС, а когда КПСС оказалась нереформируемой, надо было уходить», — пояснил Палажченко.Он упомянул, что весной 1991 года на партийном пленуме Горбачев объявил об уходе в отставку после того, как члены ЦК и руководители региональных органов партии «устроили ему головомойку».»И затем пленум, тем не менее, снял этот вопрос с рассмотрения. К нему пришли, попросили вернуться. Вот он говорит — не надо было тогда возвращаться. Тоже считает ошибкой своей», — рассказал Палажченко.Упоминал Горбачев и об экономической политике. «Он говорил о том, что, наверное, надо было мобилизовать все возможные ресурсы, чтобы в момент, когда у нас возникла гигантская денежная масса и люди выстроились в очереди, в том числе за товарами легкой промышленности, а потом и за едой, что надо было закупить. И действительно, это можно было сделать — закупить эти товары, выбросить их на рынок, и это сняло бы общественное напряжение», — добавил руководитель пресс-службы.На вопрос, советовался ли Горбачев при принятии решений со своей супругой Раисой Максимовной и имела ли она отношение к его профессиональным делам, как, например, это бывало у президента США Рональда Рейгана с его женой Нэнси, Палажченко ответил: «Наверное что-то, но не какая-то конкретика».»Я уверен, что, когда Рональд Рейган ехал, допустим, в Рейкьявик, когда Горбачев ехал в Рейкьявик, нет, конечно, они со своими женами не советовались, это не тот круг вопросов. Что касается кадровых решений, насколько я знаю, тоже не советовался Горбачев, а вот что касается Рейгана — не исключено. Другое дело, ведь люди живут, они видят реакцию, может быть, своих жен на кого-то, на какие-то вещи и, может быть, это как-то учитывают, но, я думаю, не более того», — уверен он.Палажченко подчеркнул, что Горбачев стремился сохранить Советский Союз до самого конца, до подписания Беловежских соглашений.»После этого попытаться спасти в любой форме Союз можно было только путем применения силы, причем не совсем понятно, каким образом. И только пойдя наперекор не только Ельцину, который был тогда самым популярным политиком в стране, но и верховным советам республик, которые утвердили Беловежское соглашение», — уточнил бывший переводчик советского лидера.Он согласился, что политик, стоящий во главе государства, несет политическую ответственность за все, что происходит в стране, но призвал помнить и понимать, что Горбачев пытался сохранить Советский Союз, причем политическими средствами. «Я думаю, что это важно иметь в виду, когда мы оцениваем Горбачева и, в том числе, его ответственность за то, что происходило», — заключил Палажченко.
https://ria.ru/20201205/gorbachev-1587830134.html
https://ria.ru/20201205/gorbachev-1587847179.html
https://ria.ru/20201214/gorbachev-1589122258.html
сша
ссср
челябинск
РИА Новости
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
2020
РИА Новости
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
Новости
ru-RU
https://ria.ru/docs/about/copyright.html
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
РИА Новости
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
https://cdnn21.img.ria.ru/images/156260/13/1562601333_170:0:2901:2048_1920x0_80_0_0_39238792201432a0cd41d006d7e9d01c.jpg
РИА Новости
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
РИА Новости
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
сша, ссср, челябинск, борис ельцин, михаил горбачев, кпсс, павел палажченко, горбачев-фонд
США, СССР, Челябинск, Борис Ельцин, Михаил Горбачев, КПСС, Павел Палажченко, Горбачев-фонд
ЧЕЛЯБИНСК, 15 дек — РИА Новости. Бывший президент СССР Михаил Горбачев признает, что ошибки у него были, в том числе и кадровые, но не держит зла на бывших соратников, заявил в программе «Познер» на Первом канале руководитель пресс-службы Горбачев-фонда Павел Палажченко, который в 1985-1991 годах был переводчиком советского лидера.
Он отметил, что Горбачев упоминал о некоторых решениях, которые считает ошибочными, и в личных беседах с ним, и публично, и в своих книгах.
«
«Он, конечно, понимает что были ошибки, в том числе кадровые. Как раз меньше всего мне хотелось бы говорить о том, что он думает по поводу некоторых своих кадровых решений. Во-первых, он тоже об этом говорил публично, некоторых людей характеризовал. Но, во-вторых, потому что он вообще-то этим не злоупотребляет. И он зла вот такого, как есть у некоторых людей, он зла не держит на тех своих соратников, которые в разные моменты от него ушли, а некоторые и предали. Все-таки он сдержанно относится к этому», — рассказал Палажченко.
Что касается политических решений, то, по его словам, Горбачев считает, что начинать децентрализацию и реформирование Советского Союза нужно было раньше.
«Он считает, что нужно было раньше попытаться реформировать КПСС, а когда КПСС оказалась нереформируемой, надо было уходить», — пояснил Палажченко.
Он упомянул, что весной 1991 года на партийном пленуме Горбачев объявил об уходе в отставку после того, как члены ЦК и руководители региональных органов партии «устроили ему головомойку».
Помощник Горбачева объяснил, почему его не навещают родственники
«И затем пленум, тем не менее, снял этот вопрос с рассмотрения. К нему пришли, попросили вернуться. Вот он говорит — не надо было тогда возвращаться. Тоже считает ошибкой своей», — рассказал Палажченко.
Упоминал Горбачев и об экономической политике. «Он говорил о том, что, наверное, надо было мобилизовать все возможные ресурсы, чтобы в момент, когда у нас возникла гигантская денежная масса и люди выстроились в очереди, в том числе за товарами легкой промышленности, а потом и за едой, что надо было закупить. И действительно, это можно было сделать — закупить эти товары, выбросить их на рынок, и это сняло бы общественное напряжение», — добавил руководитель пресс-службы.
На вопрос, советовался ли Горбачев при принятии решений со своей супругой Раисой Максимовной и имела ли она отношение к его профессиональным делам, как, например, это бывало у президента США Рональда Рейгана с его женой Нэнси, Палажченко ответил: «Наверное что-то, но не какая-то конкретика».
Пресс-секретарь Горбачева рассказал о его состоянии
«Я уверен, что, когда Рональд Рейган ехал, допустим, в Рейкьявик, когда Горбачев ехал в Рейкьявик, нет, конечно, они со своими женами не советовались, это не тот круг вопросов. Что касается кадровых решений, насколько я знаю, тоже не советовался Горбачев, а вот что касается Рейгана — не исключено. Другое дело, ведь люди живут, они видят реакцию, может быть, своих жен на кого-то, на какие-то вещи и, может быть, это как-то учитывают, но, я думаю, не более того», — уверен он.
Палажченко подчеркнул, что Горбачев стремился сохранить Советский Союз до самого конца, до подписания Беловежских соглашений.
«После этого попытаться спасти в любой форме Союз можно было только путем применения силы, причем не совсем понятно, каким образом. И только пойдя наперекор не только Ельцину, который был тогда самым популярным политиком в стране, но и верховным советам республик, которые утвердили Беловежское соглашение», — уточнил бывший переводчик советского лидера.
Он согласился, что политик, стоящий во главе государства, несет политическую ответственность за все, что происходит в стране, но призвал помнить и понимать, что Горбачев пытался сохранить Советский Союз, причем политическими средствами. «Я думаю, что это важно иметь в виду, когда мы оцениваем Горбачева и, в том числе, его ответственность за то, что происходило», — заключил Палажченко.
Жириновский предрек появление «китайского Горбачева»
Михаил Горбачев: Я сожалею о своих ошибках
Бывший генеральный секретарь ЦК КПСС, первый и последний президент СССР Михаил Горбачев в интервью Би-би-си рассказал о событиях 1989-го года и их влиянии на отношения между Россией и западными державами.
Би-би-си: В 89-м году произошли огромные перемены в географии Европы, в жизни миллионов людей. Считаете ли вы это одним из своих достижений?
Михаил Горбачев: Я не преувеличиваю свою роль, но скажу, что все, что происходило в середине 80-х годов, происходило под влиянием наших инициатив, нашей новой политики. Даже если наши партнеры не хотели бы этого делать, они оказывались в ситуации, когда им надо было отвечать. К 89-му году у нас развернулись демократические преобразования. В экономике мы начали движение шаг за шагом — через кооперативы, через аренду — к рыночной экономике. Людей, которые не знали о ней, необходимо было подготовить, и, возможно, мы немного поспешили. Понимание в верхних эшелонах власти и политических кругах, конечно, превосходило понимание, существовавшее в обществе. Все эти процессы изменили нас, изменили наши отношения с Америкой, с Китаем, с Европой.
— Изменили к лучшему или к худшему?
— Думаю, что 89-й год показал, что к лучшему. Безусловно.
— При этом у вас была возможность остановить эти процессы, ведь перемены в Центральной и Восточной Европе происходили, в том числе и благодаря вам. Вы не сделали этого, исходя из прагматичных или моральных соображений?
— То, что мы начинали у себя в стране, было продиктовано, прежде всего, нашими внутренними процессами. Нам не хватало свободы слова и вообще свободы. Страна, одна из самых образованных, мало что могла прямо и откровенно сказать. Выборы были полувыборами — из списка, в котором был один человек. Это только мы могли в коммунистической системе такое придумать. Многое надо было менять, чтобы вывести страну на свободный путь развития. Трудный был процесс, но необходимый. Я говорил членам Варшавского договора, что «нам нужны демократические перемены, перестройка, гласность, свобода, нужно менять модель развития, но вас это не касается, мы никому не навязываем то, что делаем, решайте сами».
— Вы могли, судя по существующим записям, отдать распоряжение, чтобы Эриха Хонеккера сняли с поста руководителя ГДР. Почему вы решили не добиваться этого?
— Когда умер Черненко, я собрал руководителей стран Варшавского договора и сказал: «Живите по своим правилам, принимайте решения, какие вам нужны, и вы за них отвечаете, отныне мы не будем вмешиваться». Кое-кто с улыбкой это воспринял, мол, знаем мы вас, генеральных секретарей, говорите одно, а делаете другое. Нет, мы ни разу не вмешались, даже когда они обращались. Были обращения, когда пошли перемены, осложнения, но мы были порядочными до конца.
— Поступили бы вы так же в 89-м году, если бы знали, как дальше будут развиваться события?
— Да, конечно. Я сожалею только об ошибках, но решения были правильными. Мы уже вступили в рыночную экономику, предоставили право на выезд людям, начали развивать предпринимательство. Благодаря не только стратегическим решениям, но и тактическим шагам, мы сумели довести свое общество до той точки, возврата с которой уже не было. Значит, все работает.
— Когда и при каких обстоятельствах вы узнали о падении Берлинской стены?
— Рано утром. Не могу сказать, что это привело меня в восторг, но я принял это как то, что должно было произойти. Я был в ГДР, когда отмечали 40-ю годовщину [на праздновании 40-летия ГДР в Восточном Берлине в октябре 1989 года]. У нас были колебания по поводу того, ехать или не ехать, потому что там уже шли серьезные процессы. Если бы Хонеккер понял вызовы и опасности, которые подстерегали его, он мог еще многое сделать в такой стране, как ГДР. Даже решение германского вопроса было бы иным. Когда мы стояли с Хонеккером на факельном шествии в день праздника, я столько там наслышался и начитался. Вплоть до призывов остаться у них, хотя бы на месяц. Рядом стоял Эрих и, раскачиваясь, напевал песни. У меня было впечатление, что он или специально пытался показать, что все идет хорошо, или уже не был адекватен. Я понял, что ситуация будет меняться. Конечно, мы в это время общались и с Великобританией, и с Францией. Тэтчер и Миттеран особенно активны были в этом отношении, они настойчиво просили остановить процесс объединения. Я спрашивал, какие у них есть идеи, и понимал, что у них одно предложение — чужими руками жар загребать.
— Они хотели, чтобы вы заблокировали объединение Германии?
— Должен сказать, что они ошибались, но на следующем этапе все они участвовали в разработке документов, которые ими были подписаны.
— Президент США Буш обещал вам, что после падения стены не будет никаких триумфальных настроений, премьер-министр Великобритании Тэтчер вообще не хотела объединения Германии. Не кажется ли вам, что в последующие годы они вели себя по отношению к вам недостойно?
— Мораль нарушили, конечно. И Буш, и [госсекретарь США] Бейкер, и [канцлер ФРГ] Коль говорили о том, что войска НАТО не выйдут за пределы ФРГ, что даже и бундесвер до ухода наших войск не будет на территории Германии, и так далее. Кстати, все это немцы выполнили, но одновременно с этим они говорили, что НАТО не имеет никаких планов расширения на Восток.
— И вы верили этому?
— Я думаю, что другого подхода быть не могло, я занимался реальной политикой. Но что значит идти на Восток, когда есть Варшавский договор? Это значит идти на военные действия. Никто не мог пойти на это. А вот когда не стало Советского Союза, им захотелось использовать этот шанс.
— Можно ли сказать, что вас ввели в заблуждение?
— Нет, потому что это произошло уже, когда не стало Советского Союза. Они, кстати, это и называют аргументом, что мы, мол, вели разговор с руководством одного государства и обещали ему, а теперь уже это другое государство. Они воспользовались ситуацией и решили сделать то, что им так хотелось. Президент Ельцин, кстати, не возражал, и когда он приехал в Польшу, его спросили: «Как вы смотрите на то, что Польша вступит в НАТО?», и Ельцин сказал: «Ну что ж, вы хозяева, вы и решайте». Это была ошибка Бориса. А западные страны воспользовались этим.
— Считаете, что это изменило отношение России к Западу?
— Безусловно, изменило. Это опровергало решения парижского саммита 90-го года — строительство общей архитектуры безопасности для Европы, речь шла о новом мировом порядке. Это был потрясающий документ, который был нарушен. После этого я подвергаю большому сомнению позицию своих партнеров. Ненадежные люди. Они ездили очень часто в Россию, чтобы воздействовать на Бориса Ельцина.
Ельцин очень хотел, чтобы за ним закрепилась позиция ярого антикоммуниста, и он думал, что за это его будут носить на руках, но это было просто заблуждение. Делегации приезжали одна за другой, видели, в каком положении находится Россия — безработица, промышленность в упадке, сократился ВВП, но наши друзья и партнеры довольно потирали руки.
— Можно ли сказать, что события тех дней и привели к антагонизму, который наблюдается в отношениях России и Запада сейчас?
— Я бы не стал называть это антагонизмом, потому что это такое состояние, от которого один шаг до противоборства, вплоть даже до конфликта. В тот момент у меня сформировалось мнение, что наши западные партнеры хотели, чтобы Россия подольше пребывала в полупридушенном состоянии. Они и сейчас от этого не освободились, пытаются пенять на Путина, который восстановил стабильность, при котором начала подниматься экономика, социальные вопросы стали решаться, окрепло настроение общества. И общество сейчас за Путина горой. Он иногда допускает в своем стиле резкости, но не следует приписывать нынешнему руководству, что мы хотим восстановить империю, что мы неподобающим образом ведем себя по отношению к бывшим членам Варшавского договора. Мы просто говорим нормальным голосом, потому что, когда лежишь и придавлен, нормальным голосом трудно артикулировать свои требования. Россия будет идти мирным путем. Мы идем демократическим транзитом и прошли только полпути, поэтому нас критикуют незаслуженно. У нас много проблем, впереди модернизация, за которую по-настоящему еще не взялись. Мы должны все это пройти, и у нас много работы.
— Значит, проблемы в понимании России и действий ее руководства?
— Мне понравилось выступление Путина на мюнхенском форуме два года назад, прямое и откровенное. Я видел, как лица лидеров, участников форума, стали суровыми, как они стали проявлять недовольство. Как мне кажется, после Мюнхена ситуация изменилась в лучшую сторону, но все время находятся те, кто за подачку, за миллион или сто миллионов, готов верно служить. Та же Америка содержит грузинское руководство.
— Что требуется России для того, чтобы достигнуть высшего уровня своей политической эволюции?
— Это произойдет, когда она станет новым государством. Новым — в том смысле, что надо модернизировать не только экономику, но и вообще все структуры, и все сферы жизни. Движение по этому пути вызывает у людей большое желание. Критикуют они и Путина, и Медведева, и всех остальных. Иногда выходят на улицы…
— А достаточно ли в России свободы, чтобы люди могли свободно протестовать, а пресса могла критиковать правительство?
— Все юридические и конституционные предпосылки для этого есть, но я думаю, что номенклатура не торопится внедрять демократические процедуры и институты. Еще многое предстоит сделать, и я об этом постоянно напоминаю.
— В России есть одна доминирующая партия, государство берет под свой контроль все больше отраслей промышленности. Не является ли это шагом назад?
— Я называю «Единую Россию» плохой копией КПСС. Конечно, нам надо идти по пути демократических перемен. Американцы, которые строили свою демократию 200 лет, хотят, чтобы мы построили свою за 200 дней. Так мы никогда не сблизимся. А надо. В Европе процессы будут успешнее, если Западная Европа и Россия будут сотрудничать, но этого не хотят в Америке.
— То есть вы считаете, что существующие проблемы в отношениях исходят не из России, а со стороны?
— Нет, и из России тоже, потому что Россия реагирует на все попытки спровоцировать ее. Я думаю, что такими подходами ничего хорошего не добиться.
— Есть намеки на то, что Путин будет баллотироваться на пост президента на следующих выборах. Считаете ли вы его тем человеком, который должен руководить Россией на данном этапе?
— Надо считаться со всем, что происходит на основе демократических процедур. В том числе и тандем — это продукт демократии с особенностями, которые у нас сложились. Но то, что сейчас премьер-министр Путин поднял тему 2012 года, я думаю, рано. Кроме того, при этом разговоре все свелось к тому, что «мы сядем и договоримся». Но, если и надо с кем-то договариваться, то это с избирателями, с народом. А что-то народ отсутствовал при этом разговоре. Я не думаю, что это правильно.
— Россия в нынешнем виде во многом является продуктом тех перемен, которые начинали вы. Именно такой вы и хотели ее увидеть?
— Я, прежде всего, видел и считал необходимым сделать все, чтобы сохранить СССР, демократизировать и не допустить дезинтеграции. Перемены нужны были, перемены серьезные, которые бы позволили вывести на другой уровень наш Союз. Мы, собственно, так и сделали, но опоздали. Вдобавок и путч ослабил позиции реформаторов.
— Чего больше — позитива или негатива — вы видите в том, как развивается Россия?
— То, что произошло в последние годы, особенно в первые годы правления Путина, было успешным. При всех недостатках, которых было много. Путин получил в наследство очень тяжелую страну, с угрозой распада, разрушения. Он восстановил стабильность, а дальше, думаю, были упущены многие возможности, когда этот «долларовый дождь» обрушился на нашу землю. Мы не сумели распорядиться тем, чтобы решить главный вопрос — не делать ставку только на сырьевые отрасли, а провести модернизацию и выйти на новые технологии. Упустили время. Вопросы модернизации — и в сфере экономики, и в социальной сфере, и в культуре — нельзя решить без участия народа, без наращивания свобод. И это нельзя сделать давлением, командами, административными методами, а лишь дальнейшим развитием демократии. Люди должны в этом участвовать.
— Как бы развивалась международная ситуация, на ваш взгляд, существуй и дальше Советский Союз?
— Ситуация в нашей стране была бы другой, в этом я убежден. По-другому бы шли и европейские процессы. Не только напряженности было бы меньше, мы бы строили новую Европу. Мне не нравится, как зачастую ведут себя мои западные коллеги, которых я хорошо знаю. Значит, они остались в плену своих старых подходов и убеждений. И если сейчас мы выйдем из тяжелого кризиса — а мы должны выбраться — и будем продолжать действовать таким образом, через некоторые время мы опять окажемся в тяжелейшем кризисе. Нужна новая модель развития, конечно, особенная применительно к каждому государству, но мы не должны ставить во главу угла сверхприбыль, сверхпотребительство. Мы не должны забывать о социальной сфере, об экологии и прочем. Тогда эта модель откроет нам дорогу в будущее. Давайте тогда и встретимся.
ОПРОС: Кто из президентов принес России больше всего ВРЕДА?
Источник: http://inosmi.ru/translation/252794.html
257
12427
Горбачев признал ошибки перестройки
Станислав Красильников/ТАСС
«Если бы начинать сначала, то многое я сделал бы иначе», — написал Михаил Горбачев в статье, которая будет опубликована в журнале «Глобальная политика», сообщил «Интерфакс».
Значительная часть статьи, по информации агентства, — разбор этапа перестройки. При этом, даже признавая допущенные ошибки, Горбачев заявляет о том, что «убежден в исторической правоте перестройки».
Вот как политик описывает ее предпосылки: «Люди требовали перемен, все — и руководители, и рядовые граждане кожей чувствовали, что со страной творится что-то неладное. Страна все глубже погружается в застой, фактически прекратился экономический рост. Идеологические догмы держали в тисках интеллектуальную, культурную жизнь. Бюрократическая машина претендовала на тотальный контроль жизни общества, но не могла обеспечить удовлетворение элементарных потребностей людей. Быстро обострялась социальная ситуация, недовольство было всеобщим. Абсолютное большинство считало, что «так дальше жизнь нельзя»»…
При этом, по его словам, расчет инициаторов политической трансформации страны строился на том, что «люди, получив свободу, проявят инициативу и энергию созидания». Горбачев называет перестройку «гуманистическим проектом» и «прорывом в будущее».
Экс-президент СССР заявляет, что у запущенных им изменений были и внешнеэкономические предпосылки — было ощущение хрупкости мирового баланса, были опасения, что постоянная конфронтация между Востоком и Западом может привести к его нарушению.
Кроме того, милитаризация стала слишком обременительна для советской экономики — в некоторые годы общие военные расходы достигали 25-30% валового национального продукта, что в пять-шесть раз превышало затраты на эти цели США и других стран НАТО.
По словам Горбачева, «военно-промышленный комплекс поглощал колоссальные ресурсы, энергию и творческий потенциал самых квалифицированных кадров. На оборону работало до 90% науки. Но сверхвооруженность не делала безопасность страны более надежной».
Именно это он называет причинами пересмотра концепции безопасности. Главной задачей, по словам экс-президента СССР, стала демилитаризация мировой политики на принципе разумной оборонной достаточности при более низких уровнях вооружения. Такой подход, по его словам был продиктован «нормальным человеческим здравым смыслом».